Дорога в пункт Я. Стихотворения - страница 2

Шрифт
Интервал
ледяною рукой.
Нет, я – Талант,
и я выкуплю сердце живое,
Сколько бы ни торговался
сквалыга Покой.

Кларисса

«Кто-то любил её: кормил мёдом и белладонной, держал в тепле»


Т. Харрис «Молчание ягнят».

Тха… Тха… Тха…
Три коротких выдоха только грудью —
отключив диафрагму, обездвижив сердечные клапаны,
усмирив вибрацию бёдер, залапанных
одноклассником в сальном отцовском бьюике…
Я шагну и побуду жратвой на серебряном блюде.
По-гекконьи уставится, не моргая,
черепную коробку бесстрастно вскроет,
надиктует готовый вывод: я – полароид,
моментальный, как озарение попугая…
деловито жужжа, признаю́ языки врагами.
Но впервые меня не едят, а пробуют,
отделяя любовно от розовых спаек волокна;
в исступлении жреческом всматривалась и глохла:
тело страхов моих, дородная недотрога,
в полушариях ныло, словно они – утроба.
Если зрение ищет эстампы, крачек, секвойи
Или угли коптящих уютом немых бегоний,
То хоть témpus edáx1, и беспамятство сложено вдвое —
золотушным руном укрываясь, на лу́ны воя,
оставайся навеки в халатно открытом загоне.

Иерусалим

Сердце мое – Йерусалим,
ребра мои – стены плача,
Мертвой улыбки розовый дым,
В мыслях таинственных прячу.
Став Незнакомкой званых миров,
Тесному времени внемля,
Даже горжусь тем, что я не готов,
Медленно лечь в эту землю.
Мне бы допить расточительный взгляд
и без смятенья расстаться.
Мне бы мильоны столетий назад
Под скорлупой зарождаться.
Я отрицал бы тот чопорный сон,
Где каждый с событием сросся,
И чаще с эпохою отождествлен,
Чем с бытовым неустройством.

«С безлюдных крыш и шумных магистралей…»

С безлюдных крыш и шумных магистралей,
Из подворотен и нервно мерцающих окон
Зеленый мрак кричит, что его обокрали,
Тяжелой грудью упали к кровавым истокам,
Силком обидной свободы сдавили каменный крест.
Мы ожили в ногах, тех, чьи стяги забвенья короче.
А среди изобилья чумой опаленных невест
Умирало младенчество грубо приласканной ночи.

Ветер

Все спорилось… Как, помнится, давно,
Зелеными ладошами взрывая
Красу пестрящую обыденного рая,
Расстрига-ветер сжег мое окно.
Топорща взгляд пустующих очей,
Наполнив мукою мешки незримых легких,
Покалывая плоть, пустил по небу токи,
И у камина сел, как юный книгочей.
Он понукал рудые языки,
За ниточки привязанные к пальцам,
Лишь отчужденный ум бессонного страдальца,
Оставил на мгновенье свой замшелый скит.
И, надо же, достался мне!
Следующая страница