– Да, родилась, – обмахиваясь платочком, коротко ответила бабушка.
– И провела своё счастливое детство? – не унималась внучка.
– Разное, – нехотя откликнулась бабушка.
– А нам учительница говорила, что детство обязательно бывает счастливое!
– Молодец твоя учительница! Так и должно быть. Только шестьдесят лет назад жизнь у всех была другая. Вот ты в школу ходишь, первый класс закончила, все десять отучишься, в институт поступишь, как твои родители. А я всего четыре класса церковно-приходской школы прошла…
Маринка блаженно закрыла глаза. Она всегда так делала, когда ей читали или рассказывали что-нибудь интересное – любила рисовать, представлять себе в красках услышанное. То, что в церковно-приходской школе учили из рук вон плохо, Маринка догадывалась давно. Хотя бы потому, что, проверяя у неё уроки, бабушка, как и внучка, читала по слогам, да ещё несколько раз прошептывала слова.
– Ну, и что дальше было? – продолжала пиявить бабушку Маринка.
– Ну что было? – возмутилась забывчивостью внучки бабушка. – Четыре брата. Три сестры… Опять забудешь? Я самая младшая. Хатка родительская ма-а-ленькая, всего две комнатки, тесная для десятерых-то… Да ты и увидишь её, Мотя так и живёт в родительском доме. Дружные мы все были. Хотя, конечно, двух старших братьев я очень плохо помню – много меньше тебя была, когда забрали их на войну, а с войны они не вернулись. Да и младших мы похоронили, уже в гражданскую… Вот какое горе родителям…
Бабушка подозрительно замолчала.
– Ты про корову расскажи, – дипломатично перевела разговор на весёлое Маринка, очень боявшаяся, когда начинали плакать взрослые. – Помнишь, как ты спала?
– Уж не забыла! Это ведь первый раз было, когда меня отправили коров пасти. В шесть-то лет! Нашу Зорьку за ворота выгнали, да ещё из соседских дворов бурёнок. Тогда мы так и пасли – по очереди. Было коров шесть или семь, огромные… А я, как ты, росточком не вышла. Свою корову не боялась, а чужих испугалась маленько. Мне хворостину отец дал, так я далеко сзади коров шла, а хворостину впереди себя держала, чтоб они ко мне не приближались. Коровы-то лучше меня дорогу на поле знали, сами привели меня на пастбище. Целый день я вокруг них ходила, боялась, чтоб не разбрелись… А солнце так пекло, что у меня темно перед глазами стало. Помню, кусточки поодаль стояли, я до них добрела, думала, посижу, охолонусь. Да и заснула невзначай. А как открыла глаза – поле-то пустое! Ни одной бурёнки нету! У меня сердце упало… Вот, подумала, проворонила я стадо, нет мне дороги домой. Кто ж мне такое простит – чтоб без коровы жить? Мать мне утром картошек несколько дала, хлеба кусок. Помню, ела я этот хлеб и думала, что в последний раз. Решила остаться под кустом умирать – так боялась домой возвращаться. Долго сидела, уж и слёзы кончились, и темнеть стало, а я всё живая и страшно мне, сил нет. Всё кажется, что волки сейчас из лесу выскочат – они ж тогда по ночам даже во дворы забегали. Закрыла глаза, чтоб не видеть ничего. Вдруг – голоса приближаются. Я в куст так и вжалась. А голоса всё ближе и ближе, слышу, отец мой, зовёт… Выскочила к нему, плачу… Ну, меня тут же той хворостиной он и выпорол – мол, коровы-то давно по дворам, а по мне мать уже глаза выплакала…