Стоя возле горячей батареи, глядя из окна на черные голые ветки деревьев на фоне скудного декабрьского снега, Маша в который раз задает себе вопрос: так что же сыграло ключевую роль? Зависть к подруге?
Да нет, как можно всерьез завидовать новоиспеченной жене бизнесмена средней руки, которая может в любой момент вылететь из уютного гнездышка. Пусть Катя хоть тысячу раз красавица, ее положение шатко, очень шатко. Ни за что Маша не хотела бы оказаться на ее месте.
Так может она идет на это ради Глеба? Тоже нет, на Глеба ей давно плевать. Живет с ним просто потому, что удобно. Он подкаблучник, приспособленец, готов за ее деньги стелиться как угодно, но она к нему привыкла, он стал чем-то вроде родственника. Но чтобы перекраивать себя в надежде ему понравиться – нет, нет и еще раз нет.
Далеко идущих планов, связанных с внешностью, таких как «стать звездой экрана», у нее тоже не имеется.
(Ну хоть себе-то не ври, а! Прекрасно ты знаешь, что тебя сюда привело. Без веских причин на такое не идут. Страх, страх заманил тебя сюда. Ты боишься… Ты реально, без всяких метафор БОИШЬСЯ своего отражения. Проходя мимо витрины, ты никогда не повернешь головы. Когда моешь руки, склонившись над умывальником, ты поднимаешь голову медленно-медленно, и до последнего не решаешься встретиться лицом к лицу сама с собой.
Это твоя жизнь, Маша, и она страшнее ночного кошмара. И поэтому ты хватаешься за любую соломинку, за любую самую призрачную надежду стать хоть чуточку лучше… Сейчас, на пороге то ли новой жизни, то ли окончательной гибели уже можно признаться себе в этом.
Признаться себе в том, как ты себя ненавидишь, как ты противна сама себе до дрожи. Признайся, признайся, ведь ты можешь выдержать свое отражение только в полумраке ванной комнаты. И то если ракурс выгодный. Все остальное – яркий дневной свет, расставленные повсюду зеркала, зеркала, зеркала, вспышки фотоаппарата, обилие отражающих поверхностей вокруг и многие другие совершенно обыденные вещи – все это причиняет тебе невыносимую, почти физическую боль.
И поэтому ты сейчас здесь. И в глубине души ты все равно не веришь в успех. И о самом худшем исходе ты думаешь даже почти с облегчением).
Задумавшись, Маша теряет счет времени. Она так и стоит, замерев у окна, глядя на неприглядный, не то еще осенний, не то уже зимний пейзаж. Мелькает мысль, что она сама вот так же не определена, не закончена, не прорисована до конца. Как будто скульптор начал работу и забыл или не захотел ее завершить. Эти черты, которые она едва различает в поверхности идеально отполированного оконного стекла, невнятны и негармоничны.