– Что, увидеть Париж и умереть? – заметив, с каким вниманием Фома смотрит в эту витрину мира, подошедший Яшка, отчего-то по приезду ставший очень внимательным к Фоме, не прочь того подколоть. На что Фома, повернувшись к нему, было хотел заметить своё отношение к его высказываниям, как, заметив более существенное, а именно эту идущую на них девушку, про себя переформулировал сказанную Яшкой фразу: «Увидеть в её глазах Париж, и умереть». Ну а Яшка, обнаружив внимание Фомы куда-то в сторону от него, повернулся туда и безошибочно определил его и ещё с десяток лиц мужского пола, объект внимания. Он не смог смолчать и обнаружил свою информированность.
– Это Люси.
– Что за Люси? – не успел Яшка на последнем слоге прикрыть рот, как последовавший от Фомы вопрос уже тут как тут.
– Чё, нравится? – обнаружив себя на пьедестале значения, который даёт всякое более информативное знание, Яшка тут же возгордился и в соответствии с этим, начал трубить в свои медные трубы.
– Ты давай, толком говори, – неожиданно для Яшки, в разговор влез Кац, для которого всё, что касалось женского пола, было так же небезынтересно, как и для Фомы.
– Потом скажу, – приближение Люси на расстояние, с которого ещё можно было что-то сказать, будучи уверенным, что она тебя не услышит, можно сказать, уже не предусматривало ведение каких-то разговоров. И теперь от вас, требовалось только одно: приоткрыв рот, стоять и заворожённо смотреть, как в вашу гавань заплывает этот лучезарно улыбающийся блондинистый теплоход.
– Здравствуйте, – поздоровалась Люси, когда между ней и этой мужской компанией оставалось пару шагов, после чего Люси, ещё шире расплылась в приветственной улыбке и, протянула вперёд для рукопожатия руку. Правда, при этом, уделила первое ручное внимание стоявшему с правой стороны от неё Фоме, чем вызвала падение сердец у рядом стоящих его товарищей, в одно мгновение воспылавших к нему ревнивой ненавистью. Ну а Фома, не разбалованный женским внимании к себе, определённо растерялся когда выборочность Люси поставила его впереди всех, и вкупе с её удивительным взглядом и маленькой тёплой ручкой, оказавшейся в его лапе, которую он даже и не понял, как посмел протянуть ей. С виду, конечно, он кроме этой глупой улыбки ничего не показывал, но между тем, оказался в полном внутреннем осадке. И если осадок, в котором оказались Яшка и Кац, отдавал горечью, взывавшей к мстительности, то Фома, оказавшийся в таком радостном, с элементами «не верю своему счастью» осадочном положении, как оказалось, спустя мгновение даже потерял дар своей осмысленной речи.