– Подумаешь! – ответил ей на это глубоко уязвлённый и оскорблённый де Грей, старавшийся не выказывать этого на глазах у посмеивающихся товарищей. – И не такие красотки ломались под моим напором, и ты с сестричкой также рано или поздно окажешься подо мной!
Арнолиус рассмеялся, заслышав подобное обещание, и заключил пари с несколькими артистами, случится подобное когда-нибудь или нет. Сам гном считал, что скорее небо упадёт на землю, нежели Де Грей переспит с кем-то ещё в труппе, однако через неделю случилась самая настоящая гроза с мордобоем. Эвансу удалось совратить неизвестным макаром Офелию, что стало известно её разъярённому мужу Ковриге, а также всем прочим. Если бы не вмешательство Сорбонны и прочих артистов, то всё перешло бы на поножовщину, и труппа наверняка бы распрощалась навеки с одним из артистов. Естественно, что Стряпуха тотчас в извечной женской манере поспешила сообщить, что она не виновата, её совратили, на что она довольно активно сопротивлялась. Поверить в это было сложно, поскольку когда любвеобильную парочку застукали с поличным, Офелия смеясь игралась с кудрями на голове голого менестреля, который с жаром читал ей стих собственного сочинения. Отсутствие одежд на охальниках говорило само за себя, как и заплывающий глаз де Грея и Стряпухи, поскольку Коврига всё же успел наказать обоих до того, как в дело вмешалась агрессивная псина паскудника-барда, а также выскочившие на шум товарищи. Мирились тогда между собой половинчики долго и громко, и их крик далеко разносился над песками Восточной пустыни, где на ночёвку встал их небольшой караван. К счастью, путь в обе стороны оказался таким долгим, что уходить из труппы прямо сейчас было смерти подобно, а к концу путешествия Коврига смягчился, решив не уходить из балагана и не прогонять неверной жены. Чем коротконогая малявка смогла приглянуться повесе-менестрелю не знал никто, хотя злые языки шептались, что переспал он со Стряпухой из-за спора или чтобы отомстить её муженьку, который (слыханное дело!) любил подкалывать де Грея и тренировался на нём в ремесле мима.
Теперь же Эванс, которого прозвали змеем-соблазнителем из-за его непреодолимой тяги к совращению женщин и постоянному сипению при выговаривании своего имени, занёс Ковригу в разряд своих врагов, и занимался тем, что составлял оскорбительный памфлет в честь воинственного рогоносца.