– А ты говоришь, вычислил! Сама призналась, что рога ему наставила! Поругались как-то, и призналась, чтобы больнее сделать. Зря, конечно. Сейчас проблем было бы меньше. Ее голубые очаровательные глаза при этом беспокойно сверкнули.
Лежа на кровати, я курил «Беломор», стряхивая пепел в консервную банку от «Завтрака туриста». В комнату уже вползли сумерки, а через стенку щемило битловское: «Мишел…»
Как легко и бессовестно она рассказывает, нет, даже похваляется своими проделками. И это после того, что уже было пережито? Она патологически эгоистична. Казалось бы, должна держаться за мужа. Жить по совести. И ребенок вот… Нет. Сроду бы не женился на такой! Я с грустью вспоминал ее «веселые рассказы», так задевшие меня, от которых становилось тошно.
На следующий день мы отправились с подругой в парк, что начинался сразу от общежития. Намерения были самые невинные: заниматься предметами на свежем воздухе. Солнце было уже высоко, и парк был напоен ароматом сосен и молодыми голосами таких же умников, как мы. Как и предполагалось, попытки что-то подучить, повторить, запомнить, сразу были обречены. Мы нежились на солнце и лениво болтали. Она читала Цветаеву или рассказывала о душевных муках лагерных подруг. Я внимал и был пьян осознанием Божественного мира, прекрасной женщины, лежащей рядом, звуков поэзии, запахов начинающегося лета… Потом случилась гроза. Внезапная, майская, сумасшедшая. Бежать было бесполезно, да и не нужно. Грохотал гром, и блики молний озаряли наши лица неземным, холодным светом. Мы шли босиком вначале по еще теплой тропинке, а затем по дождевым ручьям, несущимся по тротуарам. Ее волосы змеились множеством темных колечек. Было сладко и жутковато целоваться под соснами…
Мила была Женщиной. Красивой и изящной, а главное, тонко чувствующей. Она могла быть украшением как любого общества, так и сильного мужчины, способного вовремя остановить ее. Любая женщина чувствует свою силу и готовность в какой-то степени уступить.
– Для женщины нужна узда, – авторитетно заявляла она. И снисходя до меня, то по-деревенски кондового, то поэтически возбужденного, подбадривала, заставляя быть более решительным в предложениях: «Я – простая баба. Ничего сложного!» – Возможно, это была правда.
По ее приглашению я нанес визит в город К., в ее шикарную трехкомнатную квартиру, впечатлявшую после общежитских клоповников. Мне было приятно видеть опрятность и порядок во всем. Это было мое слабое место. Мила весело болтала и играла на пианино трогательную французскую песенку «Падают листья» в качестве вступления к серьезному объяснению. Потом мы пили принесенное мной шампанское и слушали АББУ. Зеленый самопальный диск, тонкий до беспокойства за его качество, шел волной и коробился, но, тем не менее, устойчиво производил: «Мани-мани – мани-и..» Эта песенка окончательно привела меня в ступор и вызвала внутреннюю дрожь. Мила сначала спокойно спросила меня: