Мои университеты. Сборник рассказов о юности - страница 32

Она отлепила желтую прядь от губы, от шрамика на губе, мальчишка кинул камнем в третьем классе, достала из сумочки пудреницу, прищурилась в зеркальце, защелкнула, убрала, сладко потянулась.

– Пока, малыш!

– Пока… Язва.

Андрей не смог доесть сосиску с горчицей. Не смог он вечером и поужинать. И утром позавтракать – еда не проходила. Через день отец отвез его в поликлинику, ему сделали рентген.

– Спазм пищевода, – скучным голосом сообщил врач. – Нервная реакция.

От укола но-шпы полегчало, но начало подташнивать. Андрей сидел дома и пытался не думать о Наташе. Через неделю начал болеть живот, его снова повезли в поликлинику, заставили проглотить шланг, на этот раз врач посмотрел на Андрея с уважением.

– Язва желудка, – сказал он. – И хорошая такая язва.

Андрей отнес справку в военкомат и решил на следующий год поступать в другой институт.

Зинаида точно не входила в число любимых учителей.

Почему? Да все просто – она не была нам интересна. Нам нравилась молодая русичка – красивая, яркая. Еще в фаворитах ходили географичка и англичанка – первая умела увлечь, а вторая, Светочка, – о ней ниже – была просто модницей и красоткой.

А труд – ну это вообще, знаете! Кому из подростков мог нравиться этот урок? Смешно! Имелось в виду, что нас должны научить трудиться. Привить навыки, что ли? Причем навыки четко делились по гендерному признаку. Девочки должны были стать хорошими и примерными хозяюшками – уметь готовить и шить. А кому охота заниматься подобной чушью в четырнадцать лет? Например, шить фартуки и мужские трусы. Или делать мережки на кухонных полотенцах. Или варить щи – постные за неимением мяса. Не до экспериментов было в советское время, чтобы мясо переводить на уроке!

Мальчики же строгали бессмысленные табуретки и скворечники.

Словом, из нас делали женщин, а из них – мужиков.

Девчачий кабинет труда находился на первом этаже, по дороге в буфет и ровно напротив библиотеки. Кабинет труда мужеского – в подвале и назывался строго: «Мастерская».

В девчачьем на столах стояли швейные машинки, и однажды появилась плита – электрическая «Лысьва», раскочегарить которую было огромным испытанием.

Трудяша – а мы называли ее именно так (кстати, теперь я уловила в этом слове мимолетную нежность) – была женщиной крупной, тяжелой, даже громоздкой. На голове – жидкая примитивная «химия» мелким бесом, черные брови (немилосердный какой-то цвет) и морковная помада. В ушах – ярко-красные «леденцы», конечно же, в розовом золоте. На пальце – кольцо из той же серии, типа комплект.