Те, с которыми я… Олег Янковский - страница 4
Служили два товарища
А с ним рядом в этой же картине существовала немыслимо какая актерская величина – Володя Высоцкий. Он мог нравиться, не нравиться, но когда Володя начинал хриплым голосом что-то в кадре говорить, то тут даже и сам Ролан Быков, так сказать, приобретал слегка оттенок не столь яркий, каким он был. А Олег ну прямо как серая мышь! Крутил и крутил ручку. Но главное, что когда заканчивалась картина, вдруг появлялось ощущение, что Олег со своей ручкой и был самым главным! Вокруг все кричали, орали, коней топили, сражались, затворы открывали, палили. А он крутил и крутил ручку. Отчего-то было ощущение, что он в этой истории главный.
Я, Франциск Скорина
И вот я думаю о том, что такое интеллигентный кинематографист, я совершенно не вспоминаю никакие истерики на площадке, битье посуды и невероятные вопли, крики – никаких этих глупостей. Вот так крутит и крутит ручку. Всю жизнь крутит ручку…
И у меня осталось такое ощущение от Олега с самого начала и на всю жизнь… По-человечески мы уже потом узнали друг друга, познакомились. И у меня осталось ощущение, что таким, какой он был в «Двух товарищах», и должен быть настоящий подлинный кинематографист, обладающий безупречным вкусом в жизни.
Это ощущение безупречного, ровного, сдержанного, тончайшего вкуса в жизни сопровождало меня всегда при встречах с Олегом. Причем смешно сказать, но мы даже десять минут из этих часов, суток, месяцев нашей жизни, проведенных вместе, не потратили на так называемые интеллигентные разговоры. Прав ли был Толстой, так сказать, не помирившись с Церковью? Как-то у нас не дошло до этих разговоров, потому что мы все время крутили ручку. Крутили ручку и при этом еще были абсолютными, конечно, болванами, потому что даже самый дурацкий анекдот мог вызвать у нас просто бурю восторга и эмоций. И мы могли, обнявшись, хохотать и плакать. А вот чтобы дойти всерьез до непротивления злу насилием… Я имею в виду разговор, потому что в том, что он сыграл потом, как удивительно и как глубоко показал, как тонко и сердечно он понимает Льва Николаевича Толстого, в том числе и его взаимоотношения с Церковью, его теорию непротивления злу… Но словами мы этого не проговаривали. Словами мы все больше разговаривали друг с другом на каком-то полуидиотском языке.