Цветные виденья (сборник) - страница 3

Шрифт
Интервал


Но этого я и на миг
Представить не могу!
Нет, мой потусторонний крик
Теряется в снегу,
Нет, это я за той чертой,
Где праху равен прах,
А души разнятся судьбой
И светятся впотьмах.

1969

«Ничего не смыло…»

Ничего не смыло
С памяти больной.
Не ходи, мой милый,
Не ходи за мной.
Нам опасны встречи,
Мы с одной бедой,
Мой с ума сошедший
Ангел молодой.
В той психиатричке,
Где столкнулись мы,
Голос электрички
Шёл поверх зимы.
Бой часов, вороний
Неуёмный гам —
Всё потусторонним
Мне казалось там.
А судьбой реальной
Сорок дней подряд
Был мне твой печальный,
Просветлевший взгляд.

1971

«Над санаторным отделеньем…»

Над санаторным отделеньем,
Над населеньем городка,
Лежали в небе предвесеннем
Пузырчатые облака.
И ежедневно пред обедом,
На табуретке у крыльца,
Больной антисемитским бредом
Писал Иуду без конца.
Его Иуда был курчавый,
Змееобразный, без ребра,
Одна рука была кровавой,
Другая в пятнах серебра.
Помешивал художник краски
В помятой банке жестяной,
И на него не без опаски
Поглядывал другой больной…
Так в марте в городке больничном
Сходила медленно с ума
И жалась к корпусам кирпичным
Изнемождённая зима.

1970

Дни

Зачем, опершись о порог,
Часа эдак три иль четыре
Трёт замшевой тряпкой сапог
Тишайший сосед по квартире?
Зачем в коммунальном аду,
Где все наши песенки спеты,
Выкрикивает какаду
Названье центральной газеты?
Зачем тугодум-управдом,
На восемь настроив будильник
И сунув его в холодильник,
В шкафу удавился стенном?
Как сны, обрываются дни,
Но есть жесточайший порядок
И в том, что безумны они,
И в том, что они без загадок.

1972

«Уже мне тягостно открытое пространство…»

Уже мне тягостно открытое пространство,
В коленках чувствую предательскую дрожь.
Ах, море бурное, не верю я в бунтарство,
Ах, море тихое, твоё смиренье – ложь.
На узкой улице мне дышится свободней,
В пространстве замкнутом мерещится покой,
Под низкой аркою бакинской подворотни
Я беспричинною не мучаюсь тоской.
Я вижу сморщенный квадратный дворик чёрный,
В железных ящиках отбросы бытия,
И смрад вдыхаю с той улыбкою покорной,
С какою двигаться привыкла жизнь моя.

1972

«Эту женщину я знаю, как себя…»

Эту женщину я знаю, как себя.
Взгляд рассеянный, а голос неподвижный,
Чёлка чёрная, как дождик сентября,
Фартук кухонный забыт на полке книжной.
Хорошо твоя голубушка живёт!
В одиночку вдоволь ест и пьёт и плачет, —
Про любовь ей наобещано вперёд,
За печаль свою сама в рассрочку платит.