Н.Я. Мандельштам. Третья книга. Стр. 111
Он [Пастернак] подарил ей 7 (или 8?) стихотворений. «Четыре великолепные, а остальные – полный смрад».
Летопись. Стр. 513
Ахматова на домашнем празднике у Пастернака… А.А. оказалась обладательницей прекрасного аппетита, развеселилась <…> не теряя величавой повадки <…> но – ни огня, ни даже тепла, зоркий холодноватый взгляд на подвыпивших, душа нараспашку, окружающих…
А.С. Эфрон. Летописи. Стр. 507
…из утомления от стихотворного бума 1962 года, гула стихов над стадионами и притока поэтических новобранцев – то есть оттого, что стихи пишет не только Анна Андреевна, у нее рождаются строки:
[Боже, все затрогано стихами]
Все в Москве затрогано стихами,
Рифмами проколото насквозь.
Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 177
Как тут не вспомнить чью-то омерзительную любовь – и автора трудно назвать «Анной Ахматовой» – не потому, что марка эта слишком высока – не слишком – но просто любое имя с фамилией, в той форме, как принято писать имена поэтов, не особенно подходит для такого. Брезгливое старушечье разгоряченное брюзжанье, шипенье Анны Андреевны – это да.
…ср. ее фразу о Маяковском: «Жаль, его в семнадцатом году шальной пулей не убило». Будто бы проявляется величие Ахматовой – поверх обывательской заботливости сожаление о неразыгравшемся красивом сюжете – этот мотив связан у А.А. с темой перелома поэтовой судьбы. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 601). Был бы понятен и похвален такой принципиальный взгляд – если б сама Ахматова десятилетиями не носила в сумочке (впрочем, газетная бумага бы не выдержала, значит – десятилетия спустя положила в сумочку) заметку такого же запальчивого ревнителя завершенности поэтессовых судеб, назвавшего ее женщиной, опоздавшей родиться или забывшей вовремя умереть. Она заметку показывала всем, и «люди» до сих пор ужасаются. Хотя у г-на Перцова все-таки как-то без подробностей – чем умертвить, когда именно… Макабрическое литературоведение – неплохо бы тогда и Пастернака под утренние поезда подтянуть для ловкости композиции. Пастернак замолчал после 17-го года… Ну и умолкни навеки! С Мандельштамом и Цветаевой поэтова судьба поступила гуманно. Какую биографию сделали нашим кудрявым!
Знаю, что А. потом в 1916–17 году с моими рукописными стихами к ней не расставалась и до того доносила их в сумочке, что одни складки и трещины остались. Этот рассказ Осипа Мандельштама – одна из самых больших моих радостей за жизнь. – «Этого никогда не было. Ни ее стихов у меня в сумочке, ни трещин и складок».