Потом всегда, когда мама уходила, или ее долго не было с ним, или перед сном, он пытался воспроизвести в уме ее образ, вспомнить лицо, родинку над правой бровью, голубые глаза – на случай, если она не вернется никогда или умрет. У него с трудом получалось представить ее зримо – плохая память на лица, – он тяжело запоминал даже знакомые черты. Вот светлые волосы с легким душистым, сладковатым запахом выплывали из памяти легко. Мама наклоняется поцеловать его в лоб перед сном, близко, лица не видно. Она уходила, пожелав покойной ночи, и если ему удавалось поймать ее овал, если тот оставался с ним, то он засыпал, мысленно удерживая его перед собой.
Плачет в голос – нет, молча – или уже не плачет; или слезы текут, но он молчит? Наверное, он плачет, хотя себя не слышит – он думает. Люди проходят, минуя его, значит, им он тоже не нужен. И надо выбираться самому. Надо идти одному. Куда-то. Куда? Но идти придется.
Он один. Он неожиданно вошел в новый, незнакомый, казавшийся ранее таким знакомым, мир. И он и мир разом стали другими.
Конец ознакомительного фрагмента.