– Вот, тут ещё есть: «Как вдова, лишившаяся мужа и имеющая единородного сына, в нём одном, по Боге, имеет утешение: так и для падшей души нет иного утешения при исходе из тела, кроме трудов поста и слёз (покаяния)». Короче, я так делать буду: жену я свою осиротил по глупости и жадности, она плачет, поди, и я не буду веселиться, пока Правду с тобой не найду! Реветь не смогу – говорю честно.
– И я – буду пост держать и грустить о своих грехах постараюсь. Вдруг это и правда Правду найти поможет? Что там ещё?
– Дальше безгневие и кротость идут. Ни на что не сердиться, всё как должное принимать. Это легко – справимся!
К вечеру устали – в лесок зашли да шалаш смастерили, чтобы ночь скоротать. Да что-то разоспаться не получилось: продрогли до косточек. А потому затемно поднялись да дальше отправились. Под утро впереди посёлок показался.
– Зайдём? – Философ посмотрел на Ивана.
– А если побьют?
– Значит, заслужили! Попробуем кротко и безгневно перенести!
– Что-то боюсь я в посёлок идти, после того как «Лествицу» начитался!
– А я кушать уже захотел. Пойдём, авось накормят!
Посёлок начинался с лужи. Обойти её, не забравшись за огородную ограду, не представлялось возможным. Они и забрались…
Что тут началось! Собака штаны рвёт, полусонный пьяный мужик с монтировкой в руке к ним бежит, баба орёт как потерпевшая! Вскоре Иван и Философ, изрядно побитые, сидели в запертом сарае и грустно подводили итоги:
– Я хотел дать по роже ему, а потом книжку вспомнил. Слышь, Иван, я тоже дураком становлюсь!
– В книжке глянь что-нибудь, помнится, ты про радость что-то упоминал, когда читал её.
– Плач радостворным называется – я так понимаю, что он радость во мне творить должен. Только мне лично чему радоваться в этом сарае?
– Вот, побили тебя – может, ты за грех какой-то свой отстрадал. Может, тебе по поводу разлуки с женой амнистия выйдет теперь!
– Ваня, ты гений! – глаза Философа засияли надеждой. – Да если оно так, то пусть хоть сколько бьют, я лишь радоваться буду! Я, Вань, Бога не отрицаю, но и не верю толком. Сам рассуди: если Он есть – то, может, и Правда есть, и если меня в наказание с семьёй разлучили – я согласен на изменение этой кары! Пусть бьют, сколько хотят! Раньше в отцы я и не годился, пока воровал!
Философ улёгся на порванный матрас и мечтательно уставился в потолок: