– Да.
– Все дети в Академии носят наши туфли, – говорит продавец. – Либо золотые, либо серебряные, без исключения. Если появитесь на занятиях в черных или белых, молодой человек, смотреть на вас будут косо.
Продавец – высокий сутулый человек с усами такими тоненькими, будто они нарисованы у него над верхней губой углем.
– Слышишь, что говорит этот господин, Давид? – говорит он, Симон. – Либо золотые, либо серебряные, либо танцуй в носках. Что решим?
– Золотые, – говорит мальчик.
– Значит, золотые, – сообщает он продавцу. – Сколько они стоят?
– Сорок девять реалов, – говорит продавец. – Пусть примерит эту пару, чтобы размер был его.
Он, Симон, взглядывает на Инес. Инес качает головой.
– Сорок девять реалов за детские туфли, – говорит она. – Как можно драть такую цену?
– Они сделаны из лайки. Это не обычные туфли. Они созданы для танцоров. У них встроенная поддержка стопы.
– Сорок реалов, – говорит Инес.
Человек качает головой.
– Хорошо, сорок девять, – говорит он, Симон.
Человек усаживает мальчика, снимает с него обувь, натягивает ему бальные туфли. Точно по ноге. Он, Симон, платит человеку сорок девять реалов. Человек упаковывает туфли в коробку и отдает ее Инес. Они молча уходят из магазина.
– Можно я сам понесу? – говорит мальчик. – Они уйму денег стоили?
– За пару туфель – уйму, – говорит Инес.
– Но это уйма денег?
Он ждет, что ответит Инес, но та молчит.
– Нет такого понятия, как просто уйма денег, – говорит он терпеливо. – Сорок девять реалов – уйма денег за пару туфель. Вообще же сорок девять реалов могут быть и не уймой денег – за машину или дом. Вода стоит в Эстрелле самую малость, а вот если ты окажешься в пустыне и начнешь умирать от жажды – будешь готов отдать все, что у тебя есть, за один лишь глоток воды.
– Почему? – говорит мальчик.
– Почему? Потому что жить – важнее всего на свете.
– Почему жить – важнее всего на свете?
Он собирается ответить, собирается поделиться точными, терпеливыми, вдумчивыми словами, но в нем вдруг вскипает нечто иное. Гнев? Нет. Раздражение? Нет – нечто куда сильнее. Отчаяние? Вероятно – отчаяние, малая его ипостась. Почему? Потому что он хотел бы верить, что, отвечая на все прибывающие «Почему?» точно, терпеливо и вдумчиво, ведет мальчика по лабиринту смертной жизни. Но есть ли хоть какое-то доказательство тому, что этот ребенок впитывает предложенные наставления – или хотя бы слышит, что ему говорят?