– Конечно, – небрежно произнесла я. – И сделала это с легкостью.
– В следующий раз мы позовем тебя, – сказал папа Расселлу.
– И чертовски правильно сделаете. – Расселл бросил на меня грозный укоряющий взгляд, вернее, попытался изобразить взглядом угрозу, но мне еще не приходилось видеть, чтобы его большие, как у кокер-спаниеля, глаза, такие же шоколадные, как цвет его кожи, сумели убедительно выразить особое недовольство. В любом случае я знала, что он не сердится на меня. Просто обеспокоен. Расселл полюбил моего отца. Делал для него все возможное. Поднимал с кровати по утрам, купал, выливал его мочеприемник, менял катетер, одевал отца, чистил ему зубы. Мне кажется, если кто-то зависит от вас так, как мой отец зависел от Расселла, то вы либо начинаете любить этого человека, либо в итоге возненавидите его. Промежуточного варианта я не представляла.
– Давай поздороваемся с мамой, – предложил папа, – а потом займемся книгой.
– Ты отвезешь его? – спросил меня Расселл, и я кивнула в ответ.
Расселл направился по коридору к своей комнате, смежной с отцовской спальней. Он всегда находился поблизости, на случай если понадобится папе.
Я провезла отца мимо больших окон гостиной, из которых открывался вид на высящиеся вдали горы. Когда мои родители обручились, дядя Тревор помог моему дедушке построить нам дом. На мой взгляд, у нас самый красивый дом в Моррисон-ридже, его небесно-голубые стены прорезало множество окон, смотрящих на бесконечную перспективу лесистых горных вершин и долин. В детстве я порой садилась на подоконник в столовой и воображала, как здорово быть орлом, способным вылететь из нашего дома и воспарить над горными вершинами. В том детстве моими мечтами еще не завладели «Нью Кидс» и Джонни Депп, а теперь мои фантазии переключились уже на иные, более соблазнительные, но земные темы.
Маму мы нашли на кухне, где она резала лук на деревянной доске. Она еще даже не сняла свою аптечную белую куртку с рекомендательной вышивкой на кармане: Нора Арнетт, дипломированный фармацевт. А на лице отражалось привычное выражение усталой озабоченности. Оно означало: «Я целый день провела на ногах, а теперь еще приходится готовить ужин для семьи и какой-то гостьи, у меня нет даже времени снять форменную куртку». Моя мать всегда думала слишком о многом. Если у нее не было в перспективе множества неотложных дел, она все равно придумывала какое-то нужное дельце. Она совершенно не умела отдыхать. Она была очень красивой, но в ее красоте ощущалась необычайная хрупкость, особенно когда она уставала или спешно, как сейчас, бралась что-то делать. Ее светлые волосы обладали тем прекрасным качеством, что седина в них совершенно незаметна. Их длины как раз хватало, чтобы завязать на затылке короткий «конский хвост», служивший для матери практически постоянной прической. Ее голубые глаза имели на редкость светлый оттенок, и белая кожа на щеках едва не просвечивала, зато ее полные губы так ярко краснели, что она не затрудняла себя использованием помады. Я знала это, потому что не раз копалась в ее косметичке, перебирая карандаши для подводки, тушь и щеточки и разочарованно обнаруживая, что там нет ничего, что могло бы сделать более соблазнительными мои бледные губы.