», чтоб
удобнее все подслушивать и разузнавать; или, что во все время знакомства с сестрой моей, он
прикидывался ее другом, – с тем лишь,
чтоб ее обмануть и набрать как можно больше о ней сведений, которые впоследствии ему послужили к ее вящему обвинению, – да я бы с места признала себя заполоненной вражьей силой!..
Уж куда лучше быть под злым внушением или признать себя временно расстроенным, умственно, чем самого себя обвинять в таких невозможных подвохах.
Помилуйте! За что ж весь православный мир корит последователей Лойолы, как не за их постыдное правило оправдывать средства – целью?.. Трудно верить, чтоб русский человек, известный писатель, поборник православия и гонитель всяческих ересей, каким себя провозглашает г. Соловьев, хладнокровно признавался в таких поступках, не будучи под влиянием какого-либо злостного «вселения» темной силы его обуявшей, или по крайности, болезненного бреда, делающего его неответственным в словах.
Я удовольствуюсь последовательными и по возможности краткими возражениями на его удручающие обвинения.
Начнем по порядку, с феврал. № «Рус. вестн.».
Меня, право, трогают горестные возгласы г. Соловьева о том, как он «желал бы забыть все то, что знает о несчастной Ел. Петр. Блаватской»!.. Как бы ему приятно было не касаться своего заветного «пакета с документами» (?!) против нее, – если б это было возможно!.. Одинаково тронута и поражена я упреками его в том, что я, – я одна виновата в нанесении ему этой нравственной пытки, своей беспримерной дерзостью: ознакомлением русских людей с хорошим мнением о ее деятельности и сочинениях некоторых умных иностранных писателей…[1]
Могла ли я предвидеть такой печальный результат моих писаний?!.
Никак не могла и не ожидала, а вследствие именно этого еще сильнее чувствую нравственную обязанность оправдать ее хоть от некоторых его… ошибочных нападок, происходящих от непонимания им дела и целей сестры моей.
Г. Соловьев доказывает, на примере (стр. 43), что «феномены неразрывно связаны» с Теософическим Обществом и моей сестрой; что из-за них она «превращалась в фурию» и очень недоволен, что я, сестра ее, умалчиваю об этом, совершенно забывая в своем благородном гневе, что даже, если б он был и прав, так ведь самый закон милосердно освобождает кровных родных от обвинительных показаний. Кроме того, он, очевидно, забывает, что, никогда не интересуясь, как он,