Может, сожалеет? Просит прощения? Или надеется на что-то… Как знать?..
К чему ворошить прошлое? Пусть сгорят угольками несбывшиеся мечты. От пепла нет боли. Нет страданий. А жизнь продолжается. И ничто не в силах уберечь от перемен. И от пепла.
Так странно и удивительно. Так спокойно. А ведь казалось, что будет иначе. Дрожание рук, кривая улыбка, и тоска, и… слезы… но нет, все привиделось. Снова цепляешься за память, за боль. За то, чего нет.
Отгорело, умерло. Больше не полыхает пожар, кругом – тишь. Но и птиц… Нет птиц в душе. Лишь скупое равнодушие окружающего мира и воспоминания о любви, чистой, верной, сказочной не дают покоя. Как глупо! Почему люди убивают все святое, что в них есть?..
Почему он убил ее любовь?..
Широко раскрытыми глазами. Смотрела вперед, забыв об осторожности. Как она хотела забыться, и, наконец, она… свобода! Чувство непередаваемого восторга… А по бокам машины проносились дома, мелькали километры…
Как восхитительно это ощущение! Над головой – небо… Голубое, чистое, манящее… Поперек дороги лениво полз снежный дракончик… Как он равнодушен! Ему не оценить этой свободы… Как он несчастен!
А впереди – дорога. Скорость перевалила за сто двадцать. Дух перехватило от бешеной круговерти. Как пьянила эта удаль! Неужели это реально?..
Кто придумал эту глупость? Кто сказал, что мужчины не плачут? Какой безумец наложил это вето?
Сердце снова разрывалось. От любви и боли. Как непривычны были его слезы. Как глубоко ранили его слова.
Это была исповедь, долгая, тяжелая, полная неизбывной тоски и страдания. Это был зов к прошлому, мольба о прощении. Горе, накапливаемое годы, вылилось в непрерывный поток слов и слез. Он взывал к любимому ребенку, обрушивая свои признания, словно камни в пропасть. Пропасть, ставшей памятью… и болью.
Она стояла в темноте, укрытая черным небом, холодным мраком и одиночеством. Неподвижная, молчаливая, гордая. Стояла, напоминая изваяние, идол, которому так раболепно поклонялись в древности туземцы.
Только она не была идолом. А была… живой. Познавшей трепетное счастье и горечь разлук, познавшей жизнь в ее сумасшедшем вальсе. Нет, она не была святой. Даже может, грешницей была. Распутной, бесшабашной, неугомонной…
Холодный ветер растрепал ее шелковистые пряди. Но она продолжала стоять, все такая же далекая, красивая, недоступная.