– Оставь их, Преосвященство не позволяло членовредительство. Нас интересуют только художества. Кто это? – спросил он, вырвав из рук Художника готовый набросок скромного человека с аккумулятором в руке.
– Это… – замешкался портретист, глянув на приятеля, который семафорил ему и здоровым, и слепым глазом. Он растерялся ещё сильнее, но спустя секунду понял, что Светоборец и сам в глаза не видел чудо, которому свято служит, – Это наш святой монарх… – честно начал тот и добавил, когда приятель отдавил ему ногу, – Я же художник, я так вижу.
Все близ стоящие стражники, как один, грохнули дружным смехом.
– То-то и оно, – угрюмо буркнул ухмыляющийся Светоборец, – все вы, бездари, так видите. За это мы вас впотьмах и держим, чтобы за зря не брехали. Так, рисунок я забираю… – деловито распорядился старший борец за люминесцентную правду, но народ снова завопил о своих надуманным правах, – … на экспертизу! Умолкните и уведите наконец кликуш из-под колёс!
Результаты анализа сомнительного творения не заставили себя ждать. Спец транспорт с голубоватым свечением чуть отстал по такому случаю от королевской колесницы, что отправилась восвояси. И уже целый взвод крепких Светоборцев навис над скромной лавочкой портретиста.
– Художник земли тёмной? Кривых и тёмных дел мастер? – официозно обратились они, и печальный портретист с белым, как его новый лист, лицом громко сглотнул.
– Видимо, я… Что теперь со мной будет?
Все шумные рыночные торговцы смолкли и настороженно прислушались.
– Вашу зарисовку принял бы за королевский портрет только слепой или сумасшедший, – сказал, зыркнув в сторону онемевших зевак, хитрый Светоборец и продолжил, взяв Художника под локоть, – однако она приглянулась Светлейшему Герцогу, который и пригласил вас стать… Одним из придворных художников. Проследуем!
Толпа ахнула, и её досадные споры о таланте и бездарности рыночного портретиста ещё долго слышались за спиной удаляющихся стражников.
Верно говорят, никогда никому не завидуйте, пока не узнаете, как они кончили. Отмеченного светлейшим вниманием Художника привели в королевство с повязкой на глазах из гуманных соображений, дабы тот не ослеп с непривычки. А ему ведь столько ещё нарисовать предстояло. Повязку сняли лишь, когда он оказался непосредственно в своей мастерской. Художник, щуря глаза, оглянулся вокруг себя и подспудно смутился.