Когда, наконец, кассета оказалась на своем месте, хоть и с трудом составив одно целое с каркасом усилителя, Санька смог оглядеться. Сказывалась близость обеда. Народа стало заметно меньше. Собственно, остались именно те, кто хоть что-то делал. Бросив быстрый взгляд на Линь, Санька настороженно замер. Кажется, у нас проблемы.
– Да ладно тебе, – слащаво протянул Артур, – я ж ничего еще не сделал…
– Только попробуй, – в голосе Линь стукались льдинки.
Девчонка оказалась зажатой между лежащей на столе ламповой кассетой, выступом стены и тощим телом Артура. Так-так-так… Зная Линь, можно ставить десять к одному, что мальчик нарвался.
Но мальчик об этом не подозревал. И потом, у статуи в Летнем Саду занята только одна рука, верно? А вторую можно использовать для целей, более приличествующих положению тел и древней памяти мифологических забав тех, кто потом оказался высеченным из мрамора… Сдавленное «ой» последовало немедленно. В скульптурной композиции «Два гаечных ключа, Артур и его почти-вывернутая-рука» подвижной частью осталась только Линь. Она еще чувствовала на груди прикосновение Артура, злоба медленно, но верно искажала ее лицо. И если б актерское мастерство требовало только искренности, а не искренности и притворства, Линь бы по праву забрала все Оскары.
Продолжая выкручивать наглецу руку, она прошипела что-то невнятное. Санька с другого конца комнаты смог разобрать только конец фразы:
– … у меня вообще-то муж есть.
– Есть, – согласился Артур и резко дернулся, вырываясь из захвата. – Только ты им не пользуешься. Все уже в курсе.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Саньке показалось, что он слышит хруст собственных позвонков в распрямляющейся спине. Дыхание у него перехватило. Но с трудом преодолев спазм диафрагмы, он уткнулся взглядом в кристальные глаза Линь. В них больше не было ни злобы, ни ярости, ни элементарных слез. Они смотрели прямо Саньке в душу, потому что…
Шаг. Я помню наш вчерашний разговор, Линь. Помню, как ты – светлый и невозможно грустный ангел, – потеряла свой вечный самоконтроль, разрыдавшись вечером в моей каморке, как слезами окропила мои загрубевшие от работы руки, повергнув меня в хаос таких понятных и знакомых чувств никчемности и ненужности в том мире, что начинается за дверью квартиры. Нет, не дома, не родного гнезда. Квартиры. Места, где можно упасть без вызова скорой.