Где матерь разыщет сына? Каждого, каждого зальют дожди, заметут снега, и сами по себе они растворятся в неизвестности, в обреченности, раз по собственному желанию ушли в траурное пиршество земли Русской.
Александр в трауре помолчал:
─ Я воин, мама! И не пожелал истаять в черном роке! Мне богами, судьбою велено ─ биться за Русь и победить! Зачем же я буду пускать пулю в лоб? Вдруг еще пригожусь?
Матерь с горестными глазами потеребила платок:
─ Попривечали тебя ветры буйные. Только не след каждой сороке ведать о черном роке, о том же плене!
─ Само собою, ─ понимающе отозвался Александр.
─ Ты, я вижу, без заслуг явился? Только пленником? После госпиталя не воевал?
─ Воевал. В роте штрафником! Недолго. Но сильно. Против танков Гудериана! В заслоне оставили, на гибель! Как печальников России! Трое бились, ─ и танки жгли, и себя спасали! И спасли, как видишь. Одному не удалось. Отмучился! Савва, сын священника. Гоняли по земной плахе как врага народа! Не отмолился бы до гроба! Пал героем! За святую Русь. Мы все были героями. Мне, мать, признаюсь, после тюрьмы, пыток в НКВД, ─ жить среди танков было легче, чем среди земного люда!
─ И награду не отмерили? Звание?
─ Отмерят. Розгами. Солеными. По ранам. Из окружения мы шли, мама! Комиссары первыми поднимались в атаку, ложись под танки на поле битвы! Комиссар ополчения Ипполит Калина представил к ордену Красного Знамени. Но там теперь ─ одна смерть! Он пал за Русь смертью Героя! Все Тульское ополчение полегло, мама, смертью Героя! Три тысячи гробов я ношу в сердце! О награде ли мечутся думы?
Он погладил ее руку.
─ Вижу, огорчил своим приездом? Опечалил?
─ Супротив, обрадовал. Дошла моя молитва до Бога, ─ перекрестилась на икону Мария Михайловна. ─ Измучена я была, сынок, обессилена вероломною печалью в то время, когда видела лунную ночь и ромашковую лощину, по которой тебя ведут на расстрел то свои, то чужие. Слышу выстрел, ─ и наступает тишина, ледяное безмолвие. И я умираю с тобою. И печаль эта не оттепливается. Никакие думы не исцеляют. И молюсь. И Бога спрашиваю: живая я? Сын живой?
Молчит земная скорбь. И от звезд ─ ледяное молчание. Неуютно было на земле. Ночь и горящие свечи. И все. Неужели, думаю, не отмолила тебя от смерти? Себя не отмолила? Вгляжусь в пространство Руси, и в пламени встает тюрьма. Видела ее, близко, как тебя. И одинокую камеру с решеткою на окне видела. И ты пишешь письма мне. Пишешь со всеми печалями, с безысходностью во взоре. Не получала я письма твои, а знаю, о чем писал! До последнего словечка отскажу. Не веришь?