Полунин посмотрел туда, куда ему показал Гурьев.
Густая цепь красных решительно шла вперёд, не обращая внимания на винтовочный огонь взвода гимназистов и казаков. Полунин быстро повернул туда пулемёт. Некоторое время окутанный паром и захлёбывающийся пулемёт поднимал снежную пыль роем пуль. Красные не выдержали, перебежками отскочили назад, оставив позади десятка два трупов. Залегли и открыли бешеный ружейный огонь по пулемётам.
– Не позволяй им вставать! – кричит сквозь ветер и бьющий в глаза снег Гурьев. – Если сразу все поднимутся и бросятся сюда, – нам не сдобровать! Держи их под огнём!
Полунин послушно кивает головой, но в то же мгновение хватается за бок и медленно, кулём, валится сначала на колени, а потом вперёд.
– Шурка, ты что это? – кричит Гурьев и бежит к нему.
– Попало… в бок… – морщится от боли Полунин, облизывая сразу побелевшие губы. – Да ты брось меня… я как-нибудь сам выползу… увезут в госпиталь. Ты пулемёты не бросай. Ох…
Гурьев зовёт санитара, который кое-как делает перевязку и ведёт Полунина к выходу из вокзала. Полунин, уже у дверей, поворачивается к Гурьеву и слабо кричит:
– Ты за меня не бойся… рана лёгкая. Царапнуло. Досадно вот, что кровь… не могу теперь помочь… Держись, Ганя, не пускай эту сволочь в город… ведь всех порежут… Прощай!
Казаки кладут его в реквизированный у присяжного поверенного Сироты автомобиль, исцарапанный, с залитой кровью раненых серой прекрасной обивкой, и везут в госпиталь вместе с другими ранеными. Скрипя зубами от боли, поблескивая чёрными глазами, прапорщик слушает уходящую в снежную вьюгу, сливающуюся с ветром трескотню перестрелки.
– Господи, не дай им захватить город!… Господи, Господи! – шепчут белые губы. – Перережут всех… Господи, Господи!
Щемящая, острая боль вдруг заставляет юношу закрыть глаза. Теряя сознание, он ещё слышит со стороны вокзала дикий гул сотен голосов: «Ура!»
IV.
Растерянно мечутся по городу вооружённые интеллигенты: близоруко блестят своими пенсне, пыхтят над непокорными затворами винтовок, палят в предрассветное, серое небо. Дома – жёны, дети, привычная, уютная обстановка, письменный стол, книжные этажерки с приложениями к «Ниве», самоварчик на столе. А здесь – пронзительный, смертельный свист пуль, чёрные цепи озверелых людей, рвущихся в город, кровь на снегу, скрюченные в последних страданиях трупы. Не пора ли удирать в Сахалян, благо этот спасительный китайский город близко – всего только через Амур перейти?