Илья лежал на мягком полу «шкатулки» и плакал от отчаяния. И тут появились эти двое. Точнее, сперва погас свет.
В полной темноте ему рассказали про эпидемию среди черов и про неотложную психиатрическую помощь – не то чтобы очень секретную, но как бы слегка негласную. Илья еще не знал, чего от него хотят, но заранее был готов на всё. Другой возможности избежать каторги ему бы не представилось.
Илье завязали глаза и куда-то отвезли.
Через месяц, после короткой подготовки, его отпустили – с новыми документами и первым заданием. Задание было легким, почти смехотворным. Ему поручили какую-то мелочь: встретиться, познакомиться, выспросить…
Голос во вшитом динамике обещал когда-нибудь отпустить его по-настоящему, насовсем. Временами ему казалось, что этот счастливый миг уже близко. Впрочем, собеседников Илья не видел. Врали они или говорили правду – он не знал.
Теперь он понял: ему врали. Он и так не принадлежал себе, и у хозяев не было причин специально мазать его кровью, чтобы привязать крепче. Крепче уже некуда. Его элементарно продвигали по службе – из простых наблюдателей в… исполнители?.. В «универсалы», так сказал голос под кожей.
Илья дошел до кухни и налил в чашку воды. Жадно выпил и налил вторую – это позволяло отложить окончательное решение еще на несколько секунд.
Выполнить работу качественно – значит убивать и дальше. Завалить дело – значит поехать на каторгу. Можно удрать, но кто поручится, что вместе с динамиком ему не вшили маячок? Можно достать терминал и учинить скандал на всю Сеть. Только что он поведает миру? Лиц не видел, имен не знает… И даже если люди поверят, каторги ему не избежать. Такие приговоры не обжалуют.
У Ильи снова не было выбора – как и в тот день, когда в камере погас свет и открылась дверь…
Он достал из выдвижного ящика здоровый хозяйственный нож и попробовал лезвие на ноготь. Совершенно тупое. Илья поискал в шкафчике точилку. Загадал: найдет или не найдет?
Точилки в доме не было, и это значило… это значило, что…
– Значит, чер умрет больно, – сказал Илья вслух.
На улице происходило какое-то розовое столпотворение. Половина женщин щеголяла в одинаковых кофтах – зрелище было и смешным, и жутким. Илья провел в окраинных блоках уже достаточно, но такого единообразия в одежде еще не видел.
«Черы всё глупеют и глупеют, – отметил он с брезгливостью. – Однако неотложке надо подумать о методах более гуманных. Черы – пусть безмозглые, но всё-таки люди, и резать их, как скот, не годится».