Лиственница - страница 12

Шрифт
Интервал
Муж, пастухом уязвлённый,
Вновь я с тобою плыву
к берегам белокаменной Трои.
VI

Саше Колоту

Март неба моего – окраина души.
Снега чернеют, пухнут, стынут, мчатся.
Вот-вот всё сызнова должно начаться.
А дни так окаянно хороши.
Незамутнённый возникает звук.
Вскипает воздух в синеве стакана.
Господне имя – алчущая рана,
И не могу – захватывает дух.
Вот так мой ангел и моя судьба,
Моя погибель и моё спасенье —
Так и живём, моей души изба, —
Вместилище безмерного мгновенья.
VII
За что мне это? На пороге страха,
В колодках стужи,
В окоёме зла
Такое счастье выпало с размаху.
А жизнь его осилить не смогла.
VIII

Саше Колоту

Non temer amato bene,
Звук воскрес, и жизнь пропала.
А ему и горя мало —
Знай себе шумит на сцене.
Знай себе живёт беспечно:
Вор, лгунишка, подмастерье,
Чьим-то облечён доверьем,
Чьей-то милостью отмечен.
Что любовь – вода из ранки,
Голубого голубее.
Только взгляд слегка алеет
В темпе нежной перебранки.
Кто-то пробует вмешаться:
Ба, дружище, стоит, право…
Всем нам сладок вкус отравы,
Всем нам хочется казаться,
Всем нам суждено влюбиться
В след звезды зеленоглазой,
Вдаль уехать. Возвратиться.
Это – времени проказы,
Это – жизни пересмешки
Или астма проживанья:
Белка щёлкает орешки,
Пушкин радует сознанье.
Ночь течёт. Вода и ковшик.
Уж поют «Христос воскресе».
Звёзды гаснут в поднебесье,
И слепой глядит в окошко.
IX
О, апрель мой! Моё холодное детство!
Зелёное небо и звезда предвечерняя.
Так много счастья, что некуда деться,
И жизни так много – но всё лишь наверное.
Ничего не ведаю ни о себе, ни о товарищах.
Улицы пустеют – и я властелин окраин,
Радостный, безудержный, всепрощающий,
Или этой ночью я безнадёжно отравлен…
…
Сейчас пора умирать, и октябрь, и не хватает света.
И слепыми глазами вижу так мало, а то и того хуже.
Правда, синевой твоего взгляда душа согрета,
И путь означен. Только он всё уже… уже…
* * * * *
Москва – Черноголовка, январь – май 1979

Цикл II. Любовь небесная

Марианне Бусуёк

I
Так мы пишем, так пляшем, так ждём,
Так зовём, так себе отвечаем.
Так, гуляя под звёздным дождём,
След от следа в воде отличаем.
Так сидим вечера напролёт,
Так друг друга чудесно лелеем,
Так молчим, угадав наперёд,
Те слова, что сказать не сумеем.
Ну а ночь – холодней черноты,
Луч надежды – всё тоньше и тоньше,
Но уверенный взгляд с высоты
Устремил наш невидимый Кормчий.
И пускай пробегают века,
Следующая страница