». Отметим, что если бы героем двигали лишь амбиции Наполеона и он презирал людей как «материал», то застрелиться – был бы выход для него, ибо преступив черту и посмотрев, что за ней – отчаяние, болезнь от совершенного злодеяния, преступник понял, что жить с этим грузом он не может. Но возродиться к жизни возможно, если очиститься через страдание, принять вину, покаяться: «
Видение Христа. Прощения просит у народа». При этом Достоевский понимал, что суд народный для Раскольникова мало значит, как и игра с Порфирием. Что касается мук совести, то они долгое время, даже на каторге, у Родиона отсутствуют: он так и не может понять бесценность, божественность любой жизни – и той, что он отнял. Однако финал романа намекает на осознание, на возможность рождения новой личности. Лишь суд Сони Мармеладовой Раскольников принимает и ему отдается, ведь Соня воплощает «все страдание человеческое». Вот почему в третьей, окончательной, редакции романа, появилась запись: «Идея романа. I. Православное воззрение, в чем есть православие.
Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием. Таков закон нашей планеты, но это непосредственное сознание, чувствуемое житейским процессом, – есть такая великая радость, за которую можно заплатить годами страдания. Человек не родится для счастья. Человек заслуживает счастья, и всегда страданием. Тут нет никакой несправедливости, ибо жизненное знание и сознание приобретается опытом «за» и «против», которое нужно перетащить на себе». В черновиках последняя строчка романа звучала так: «Неисповедимы пути, которыми находит бог человека». Но Достоевский завершил роман другими строчками, возможно, испытывая сомнения в окончательном обращении Раскольникова к Богу.
Характеристика персонажей (цитатный материал)
Родион Раскольников
И каждый раз молодой человек, проходя мимо, чувствовал какое-то болезненное и трусливое ощущение, которого стыдился и от которого морщился. Он был должен кругом хозяйке и боялся с нею встретиться.
Не то чтоб он был так труслив и забит, совсем даже напротив; но с некоторого времени он был в раздражительном и напряженном состоянии, похожем на ипохондрию. Он до того углубился в себя и уединился от всех, что боялся даже всякой встречи, не только встречи с хозяйкой. Он был задавлен бедностью; но даже стесненное положение перестало в последнее время тяготить его. Насущными делами своими он совсем перестал и не хотел заниматься. Никакой хозяйки, в сущности, он не боялся, что бы та ни замышляла против него. Но останавливаться на лестнице, слушать всякий вздор про всю эту обыденную дребедень, до которой ему нет никакого дела, все эти приставания о платеже, угрозы, жалобы, и при этом самому изворачиваться, извиняться, лгать, – нет уж, лучше проскользнуть как-нибудь кошкой по лестнице и улизнуть, чтобы никто не видал.