Как же мы в таком случае осмеливаемся говорить, или даже помышлять, о потере любви? Хотя на время нам порой и удается закрыть дверь, любовь все равно найдет дорогу. Даже превращаясь в холодные и твердые минералы, мы не можем вечно оставаться инертными и нейтральными. По-настоящему ведь ничто не умирает. Смерть всегда притворна. Смерть – это просто закрывание двери.
Но во вселенной нет дверей. Во всяком случае, таких, которые нельзя было бы открыть или взломать силою любви. Дурак в душе это знает, потому он и выражает свою мудрость по-кихотски. Да и кем еще быть Странствующему рыцарю, который ищет сражений, чтобы победить, как не глашатаем любви? Ну а тот, кто постоянно подставляет себя под удар, подвергаясь побоям и насмешкам, – от чего он бежит, как не от посягательства любви?
В литературе крайнего отчаяния всегда присутствует некий специфический символ (он может быть выражен и математически, и спиритуалистически), вокруг которого все и вертится. Этот символ – минус любовь. Ибо жизнь может быть прожита и, как правило, проживается скорее в минусовом поле, нежели в плюсовом. Однажды отрешившись от любви, человек способен обречь себя на вечное – и бесплодное – томление. Та «ничем не измеримая боль пустоты – пустоты, которая, даже вмещая в себя все сущее, все равно остается пустотой», или так называемое «боление о Боге» – что это, как не разновидность состояния души в отсутствие любви?
Где-то на грани такого состояния бытия я теперь и оказался – во всеоружии пыточного колеса и дыбы. События развивались своим чередом, но как-то суматошно. Было что-то нездоровое в той инерции, с которой я катился назад и вниз. Что создавалось веками, рухнуло в мгновение ока. Все пошло прахом.
Мыслительной машине без разницы, в отрицательных или положительных величинах будет выражена проблема. Практически то же самое – или почти то же самое – получается, когда человек садится в тобоган. Машина не знает ни жалости, ни раскаяния, ни чувства вины. Она выказывает признаки беспокойства только при недостатке питания. Но человек, наделенный этой грозной машиной, на попечении которого она, кстати сказать, и находится, может не рассчитывать на пощаду. Он ни при каких обстоятельствах, сколь бы невыносимы они ни были, не сможет махнуть на все рукой и выйти из игры. Он до последнего издыхания будет преподносить себя в жертву любому демону, пожелавшему им овладеть. Если же его некому и нечему будет баламутить, изнурять, вводить в соблазн или предавать, то он будет сам себя баламутить, изнурять, вводить в соблазн и предавать.