Тучи угрожающе приближались, словно
ползли серым волком по земле, а не плыли по небу. В лицо подул
морозный обжигающий ветер, а за ним и первые снежинки полетели,
больно впиваясь в лицо сотнями тонких иголок. Со стороны леса
послышался еле различимый слухом волчий вой, встречный ветер уносил
звуки прочь от одинокого путника. Все-таки учуяли мертвечину.
Тимофей оглянулся, лес был очень далеко. Волки очень хорошо
чувствуют приближение непогоды, не пойдут по следу вдогонку. Только
безрассудный человек двинется в путь, невзирая на надвигающуюся
непогоду, глуп потому что. А зверь умный, он заляжет где-нибудь под
ветвями раскидистой ели, свернется калачиком и будет пережидать
вьюгу.
Слегка склонившись и опустив голову,
насколько это было возможным, Тимофей двигался вперед, рассекая
собой ветер, как ледокол рассекает льдины. Время от времени
поднимал голову, чтобы посмотреть, в правильном ли направлении
держит путь. Вьюга беспощадно стегала лицо ледяными иглами. Впереди
не видно ни зги, оглянулся назад — белая пелена стояла колышущейся
стеной. Тимофей начал считать шаги и на пятидесятом делал шаг в
влево.
— Тимофейка, ты считай вслух шаги,
соколик мой ясный, — как будто наяву прозвучали сквозь завывание
вьюги бабушкины слова в его голове.
Так говорила бабушка, крепко держа за
руку восьмилетнего Тимофейку, когда они шли сквозь густой туман,
возвращаясь с болот с полными корзинами колбы[1] и
ложечника[2].
— Слеп человек в пути, завсегда
вправо уходит мало-помалу, оттого и бродит по кругу. Чтобы нам с
тобой по кругу не идти, на полсотенный шаг влево отступай. Да
корзину покрепче держи, не потеряй, а то за зря ноги стопчешь.
Часто сбиваясь со счета, как в бреду,
плохо соображая, из последних сил Тимофей попытался взобраться на
небольшой холмик. Снежный покров под ногами стал шевелиться, перед
глазами все поплыло, тело куда-то проваливалось, и сознание
покинуло парня.
Тимофей любил сидеть на коленях у
бабушки, слушать ее рассказы о лесных и болотных духах. Учила и
всегда требовала выполнять покон[3].
— Идешь по ягоды, по грибы, перед
тем, как зайти в лес, обязательно напросись.
— Как это — напросись? — спрашивал
он, непонимающе заглядывая в темно-карие бабушкины глаза.
— А так: хозяева здешние, овражные
там, полевые, лесные, дозвольте зайти во владения ваши. Да
поклонись, спинка чай не переломится. А не напросишься, десять раз
пройдешь, а на одиннадцатом на ровном месте споткнешься и шею себе
сломаешь.