«Ну вот и всё», — подумал Тимофей и, собрав последние силы,
повернулся в сторону, начав ползти, сам не зная куда. Сверху
раздался треск ломающихся брёвен.
Тимофей летел куда-то, подхваченный непонятным потоком то ли
воздуха, то ли воды, а может, ещё какой-то силой. Парню казалось,
что при каждом вздохе он, как огнедышащий дракон, выдыхает огонь, а
вокруг всё гудит и ревёт, словно он стоит у горного водопада, даже
капли воды ощущались на своём лице. Эти капли становились всё
больше и больше и всё сильнее хлестали его по лицу. Огромная глыба
вынырнула из водного потока и с силой ударила в грудь, воздушный
вихрь в ту же секунду ворвался в него через рот, пытаясь разорвать
изнутри. Было невыносимо больно, страшно, темно. Гул стал
разделяться на определённые звуки, отдельные фразы, в понятную для
сознания речь, знакомые памяти слова.
— Тимофей, Тимофей, да очнись же ты наконец! — Порфирий тряс
парня, хлопая ладонью по щекам, затем надавил на грудь и, зажав его
нос изо- всей силы, дунул в рот ученика. — Ну, возвращайся! Давай,
давай, сынок, дыши, дыши.
Тимофей хрипло вдохнул ртом воздух и закашлялся. Рядом чей-то
женский голос зарыдал, причитая:
— Тимошенька, родной, жив, слава богу, жив.
На мгновение Тимофею показалось, что это голосит его бабуля, но
этого не могло быть, ведь давно находится на небесах, а голос был
здесь и сейчас, причем довольно живой и громкий.
Тимофей попытался открыть глаза, но яркое солнце больно обожгло
их, и сразу же потекли слёзы. Чьи-то сильные руки подхватили его, и
парень, как тряпичная кукла, заболтался в воздухе, конечности
непослушными плетьми безвольно свисали и болтались в такт чьей-то
ходьбы. Гул и шум постепенно удалялись, вскоре стали совсем
неразличимыми, а затем и вовсе стихли. Стальными молотами изнутри
черепа молотило в виски, причиняя физическую боль.
— Пей, пей, знаю, что не вкусно, но облегчение придёт
незамедлительно, — Порфирий насильно пытался напоить Тимофея
целебным отваром. — На глаза примочки положу, ты уж их, браток, не
убирай, иначе зрения лишишься. Тебе скоро захочется спать, ты не
противься этому ощущению, поспи, и тебе станет легче.
И действительно, вскоре Тимофей почувствовал, как нестерпимо
захотелось спать. Он, не противясь, отдался в милость этой
исцеляющей организм физиологической потребности.