Зачем я это делал? А кто ж его знает...
Мне просто всё надоело. Надоело, и всё тут. Не жизнь, а
бессмыслица. А бессмыслицу и разрушить не жалко. Вот Катю мне было
жалко, но не более того. Свежесть и красота наших с ней отношений
давно ушли. Может все-таки пустить её пожить? Впрочем, теперь она
сама не пойдёт.
Да и квартиру у меня скоро отберут, поскольку рекламщик с
испорченной репутацией никому не нужен. А если Мелкобуквин еще и
станет депутатом — тут мне уже точно придется вообще тикать с
города.
Я хлебнул пива из белой банки, стоявшей на столе. Пшеничное,
«Борчаниновские пивоварни». Пиво было выдохшимся и теплым, вкус
мерзким. Не пиво, а моча. А ведь когда-то я его любил. Но все мы
когда-то любили многое, а потом любовь уходит, и остаётся только
пустота.
Так бывает и с женщинами, и с пивом, и даже с любимой когда-то
работой. Я отлично понимал, почему так накосячил в случае с
депутатом Мелкобуквиным. Совсем не из личной ненависти к депутату,
хотя любить Мелкобуквина было трудно. Но дело было не в личных
отношениях, даже не к ненависти к депутатам, как социальной
группе.
Нет, я просто банально устал. Устал уже очень давно и теперь
жил, как робот. Помните, раньше были такие игрушки — заводные
роботы? Поворачиваешь такому роботу рычаг на спине, и робот
заводится, а потом шагает. Вот так и я шагал, без всякого смысла,
как заводной.
Куда шагал? А хрен его знает. Вероятнее всего, прямо в
пропасть.
Я вышел на балкон и закурил, оглядывая свой родной город —
россыпь серых бетонных коробок, в каждом из которых стонут такие же
неудачники, вроде меня. Этаж у меня был высокий, девятый. Вот
только видна с этого этажа была только одна серость и срань.
Как писал Сергей Михалков «а из нашего окна площадь красная
видна». А из моего окна — видна одна говна!
Я бросил окурок в банку из-под солёных огурцов, едва не запустив
его от злости вместо импровизированной пепельницы вниз — на детскую
площадку, казавшуюся отсюда сверху игрушечной.
Во рту было гадко. Даже табак потерял свой вкус вслед за пивом.
Вроде была такая книжка, где из мира пропали все цвета. Вот я
сейчас ощущал себя персонажем именно этой книжки.
Но это всё была лирика. Ной, не ной, а ехать в офис к
Мелкобуквину надо. Это мой последний шанс спасти свою карьеру, а
может и свободу. Я уже не особо понимал, зачем мне их вообще
спасать, но скорее повинуясь привычке доводить все дела до конца,
чем зову сердца, надел пальто и вышел в подъезд.