Когда Анны не стало, никто не поощрял, не журил и не заставлял его исправляться, и ему казалось, будто он нацелился переделать мир, вооружившись чайной ложкой. Рич не мог найти душевного покоя, даже когда накормленные и ухоженные дети спали наверху. Вот только рядом с ним у камина в маленьком кресле, специально вырезанном им, больше не сидела его любимая проницательная жена. Не отдыхала после утомительного рабочего дня. Не ждала его в постели, не ласкала. А после любовных страстей, которым оба предавались безмолвно, чтобы не разбудить малышей, не прижималась к нему, погружаясь в глубокий сон. Рич всегда удивлялся, как быстро она засыпала.
Чувствуя, как безысходная тоска вытесняет прежнее чувство удовлетворения, он хмуро взглянул на камин, нервно поерзал в кресле, будто стараясь отогнать мрак, который грозил окутать его жизнь. Многие месяцы после смерти Анны он в конце дня сидел у камина в одиночестве, погружаясь в собственные мысли и предаваясь отчаянию. Безмолвно ругал Бога, дьявола и весь мир за то, что жена умерла и оставила его одного. Рич стал никчемным бездельником, не способным даже успокоить плачущих детей, не говоря о том, чтобы как-то восполнить им потерю матери.
Долгими ночами ему иногда казалось, что нет смысла жить дальше, оглядываться в прошлое, пытаться стать и отцом, и матерью для двух крошечных малюток, которым не следовало жить в лачуге посреди леса. Каждую ночь он сидел здесь и тяжело переживал решение покинуть любящую семью. Твердил, что, если вернуться домой, его мать вырастит осиротевших детей. Те не чувствовали бы потерю, с которой он сам никак не мог смириться. Леди Генри Сиборн своей любовью могла бы заполнить брешь. Младший брат и сестры тоже с радостью приняли бы племянницу и племянника, помогли воспитать их так, как полагается отпрыскам семьи Сиборн. Они унаследовали бы долгую и гордую традицию, обладали чувством ответственности, которого не доставало их отцу до тех пор, пока он не встретил Анну. Ему хотелось, чтобы сын и дочь обрели твердость характера. Рич посмеялся бы над такой мыслью, если бы она пришла ему в голову до того памятного дня, когда он на Стрэнде[1] встретил свою судьбу, после чего вся его жизнь в мгновение ока изменилась.
Рич вздохнул, сознавая тяжесть утраты. С тех пор прошло три долгих, трудных года. Он научился жить ради детей и уже не так, как прежде, сердиться на жену, на весь мир и дьявола за ее безвременную смерть. Теперь уже с улыбкой вспоминал, как встретил свою любовь, не так остро реагировал на волну горя, накатывающую всякий раз, когда в сознании возникало воспоминание о том, как он влюбился.