Не напрасно было!
Ты пришло, ты сбылось,
И не жди ответа -
Без тебя как жилось
Мне на свете этом.
Тот, кто ждёт, всё снесёт,
Как бы жизнь не била.
Лишь бы всё, это всё
Не напрасно было!
Валерий Золотухин, «Разговор со
счастьем»
Берсеркер, Герой Щита:
На следующее утро, наскоро позавтракав во дворце, мы наконец-то
вышли, как выражается Арчер, «в поле». Стоит признаться, вряд ли
кто-то из нас четверых был этому больше рад, чем я. Во дворцах
средневековья мне так же неловко, как и в небоскрёбах далёкого
будущего, которое Арчер считает своим настоящим. И нет у меня
никакой клаустрофобии! Я не за себя боюсь, я боюсь за эти стены и
мебель! Ну и за людей внутри тоже... Немножко. Мне же это всё
превратить в месиво из крови, костей, железа и камня — одно
движение! И самое страшное — вам лучше не знать, как легко мне
совершить это движение. Ведь я — Берсеркер. Безумная магическая
машина разрушения и убийства.
Моё настоящее имя, между прочим, означает почти то же самое.
Потомки превратили его в символ доблести и мощи. А оно вообще-то
означает «Тот, кого сводит с ума богиня Гера». Это всё равно что
большая красная надпись поперёк груди: «Не подходить, зашибёт!» Но
на такие предупреждения и правила техники безопасности люди
привычно плевали в любую эпоху.
Поэтому мне как-то уютнее хоть в гиперборейской тайге, хоть в
горной пустыне. Вовсе не потому что я такой доисторический
полуголый дикарь в звериной шкуре! Я вообще-то сын Зевса, а
олимпийцы всегда знали толк в роскоши и утончённости. Но в дикой
природе я хотя бы самого себя мог не бояться. Там если и накроет,
большого вреда от меня не будет. Разнесу пару скал, выдеру с корнем
пару акров деревьев, да и успокоюсь. Да там и накроет вряд ли —
Гера была не глупой скотиной, и безумие на меня насылала только в
стратегически выбранные моменты — чтобы по максимуму испортить
жизнь.
Почему я «горячо любимую» мачеху называю скотиной, а не, скажем,
сукой? Так волоокая же! Да и вымя у неё вполне под стать крупному
рогатому скоту — у псовых таких молочных желез не бывает.
Приходилось отводить душу в эпитетах — это ещё мягкие — потому что
достать её физически я никак не мог. Она, стерва, на небе, я, хоть
и полубог, на земле. Я, собственно, и настоящей божественности
мечтал когда-нибудь достичь именно ради этого: схватить старую
мерзавку за косы и башкой о ближайший камень Олимпа, о камень!