Выдвигаю один за другим ящики стола, и в глубинах самого нижнего
нахожу то, что нужно. Личный дневник графа Сергея Николаевича
Кротовского, начинающийся со слов: «здравствуй дорогой дневник...».
Начало положено. Сходу выяснил, что Сережа был тем еще соплежуем, а
также узнал соплежуеву фамилию и титул.
Наскоро просматриваю юношескую «чушь прекрасную», вычленяя
цепким наметанным взглядом старого номенклатурщика крупицы полезных
сведений о жизни молодого парня, что занимал до меня это тело. Если
сказать обобщенно, жизнь у него была не так уж безоблачна, как
могло показаться поначалу.
Род Кротовских действительно знатный, но обнищавший, впавший в
немилость и фактически выродившийся. После смерти матери Сережа
Кротовский остался последним его представителем. В довесок ко всем
неприятностям крайнему Кротовскому достался какой-то совсем
бестолковый магический дар, какой именно, в дневнике я так и не
обнаружил.
Парень психовал, страдал от своей никчемности, в дневнике прямо
так и написано «... никчемности», а еще плохо учился и не имел
друзей. Весь круг общения ограничивался обществом старого слуги
Матвея Филиппыча и его внучки Ани. Картина и без того довольно
безрадостная, но последняя страница дневника содержит запись о
заключительном добивающем ударе судьбы по юношескому самолюбию:
«12.07 сего года. Мне сообщили, что наш родовой особняк придется
продать на покрытие долгов. Это невыносимо. У меня жар и слабость.
Лучше б я умер еще тогда...» - когда именно «еще тогда» предпочел
бы помереть юный соплежуй, дневник так же умалчивает.
Впрочем, какая разница. В конечном итоге он все же освободил
занимаемое тело, позволив занять его мне. Спасибо тебе, Сережа. Как
говорится, кому супчик жидкий, а кому жемчуг мелкий. Я с большим
удовольствием поживу в этом теле, и даже обещаю не роптать...
ближайшие лет пятьдесят как минимум...
- Сергей, - в комнату без стука заходит Анюта, - Обедать...
живо.
Фига с-се. А где же «Сереженька»? А обнимашки? В общем-то,
дневник пролил некоторый свет на взаимоотношения с Аней, но я
рассчитывал на чуть большую теплоту. Видимо, Сереженька ловко играл
на струнах души, изображая беспомощность и жалкость... до того
ловко, что в итоге все-таки помер... и тем не менее своими
закидонами Анюту достал.
Выхожу из комнаты вслед за Анютой, не в силах оторвать взгляда
от упругой... ну скажем, походки. Не, я так-то мальчугана понимаю.
В восемнадцать лет я бы тоже втюрился в такую кралю безоглядно. А
вот сама краля Сережу воспринимает только как младшего и слабого.
Скорее даже терпит ради деда, хотя определенные сестринские чувства
к нему питает.