Несколькими минутами позже я вновь, уже второй раз за этот день, стучал в дверь каморки мистера О’Хара. Надобно отметить, местные кумушки с интересом следили за нашим появлением через свои окна, а поскольку не опознать в мистере О’Ларри инспектора никак не могли – кто ещё мог прийти к недавнему нарушителю общественного спокойствия в сопровождении констебля, сам будучи облачён в партикулярное? – повод для пересудов мы им дали знатный.
На сей раз юноша не спал и открыл нам практически моментально, хотя «Откройте, полиция!» я и не произносил. Инструкции запрещают требовать открывать именем закона в тех случаях, когда никакого повода для визита полиции нет.
– Констебль Вильк?! – Лицо его вытянулось от изумления и обиды, едва он увидел меня. – Но я же накрывал картину при вас! Вы что же, не верите мне на слово и явились проверить? Так извольте, вот, я прямо сейчас над ней работаю и спиной закрываю полотно от окна!
Он широко распахнул дверь, демонстрируя мольберт и ту специальную дощечку, где художники смешивают краски, – к сожалению, я не знаю, как она правильно называется. В левой руке О’Хара была зажата кисть, и именно ею он указывал на полотно.
– Мистер Доналл О’Хара? Я инспектор полиции Брендан О’Ларри, – оттеснил меня детектив. – И мы здесь совсем по иному делу: полиции требуется ваша помощь. Вы позволите мне войти?
– Д-да, заходите, господа, – растерялся художник. – Чем могу вам помочь?
– Мы, должен сказать, находимся в крайне затруднительном положении… Вы позволите полюбопытствовать? – Инспектор кивнул в сторону мольберта.
– Ради бога. А что произошло?
– Понимаете ли, какое деликатное дело, мистер О’Хара… Батюшки-светы, да это же вылитый констебль Вильк, ну как живой! – изумлённо воскликнул О’Ларри. – Недаром он вас рекомендовал!
Я украдкой покосился на картину. Само тело греческого бога из военного ведомства, натурщиком для которого уговорил меня побыть художник, было едва обозначено, однако голова, лицо были полностью готовы и, несомненно, изображали меня. Вот только шлем был какой-то как у кирасира: золотисто-бронзовый и с плюмажем.
– Прекрасно, просто прелесть! – продолжал восторгаться О’Ларри изображением. – Как назовёте полотно?
– «Афина и Арес у яблока раздора». Вы мне безбожно льстите, инспектор. – Юноша потупился и аж зарделся от комплиментов. Видно было, что слушать такое ему приятно – а кому неприятно, когда его хвалят? – Я, право, ещё только учусь рисованию.