Гнев быстро и горячо разнесся по венам; Этта устала, что София ведет себя так, будто любая другая живая душа должна перед нею пресмыкаться.
– Николас нам не слуга.
Приподнявшись на локтях, София переспросила:
– Николас?
Этта поняла свою ошибку слишком поздно; даже она знала, что в те времена не подобало обращаться к кому-либо по имени, за исключением близких друзей и родственников, и уж особенно к людям противоположного пола.
– Мистер Картер, – исправилась она. – Ты знаешь, что я имею в виду. Не смей относиться к нему, как…
– За собой следи, – отрезала София. – Я знаю, что ты думаешь, какие выводы делаешь, но знай: мое недоверие носит личный характер. Я видела гнилые грани его души и знаю, какая он лживая свинья. – В ее голосе не было ни насмешки, ни лукавства. – Держись от него подальше.
Этта поднялась, собрав мокрую одежду, чтобы скрыть, как дрожат ее руки.
Я не ошибаюсь… Нет. Лучше она поставит на человека, прыгнувшего в океан ради ее спасения, чем на ту, кто против воли запер ее в прошлом. Какой бы век ни был на дворе.
– В отличие от тебя, – заявила Этта, подойдя к двери, – я принимаю решения сама.
Но когда, поддавшись искушению, она обернулась через плечо, чтобы удостовериться, что ее слова достигли цели, София уже откинулась на спину, закрыв глаза.
– Давай, – бросила София, когда скрипучая дверь отворилась. – Попробуй.
Этта шагнула в коридор, закрыв за собой дверь. Прислонившись к ней, она стала искать музыку в шуме ремонта над головой и в голосах, плывущих вверх из-под ног. Мелодия работы, песнь прилежания и мастерства. Ноты плыли, заливаясь в уши, подлаживаясь к темпу и тональности…
Хватит, подумала она; пальцы натягивали ткань на руках.
Ветерок ворвался через открытый люк и погладил ее на бегу, спеша к полубаку на носу корабля. Парусиновую завесу сняли, и она смогла разглядеть гамаки и небольшой пятачок, где сидело несколько мужчин, выскабливая металлические тарелки. Один обернулся, вся левая сторона его лица была замотана пропитанной кровью повязкой. Девушка повернулась к двери соседней каюты, намереваясь побыть одной.
И кто тут трус?
Она раскинула влажное платье и корсет на койке, чтобы высушить их окончательно. Отчистила тонкую корку серебристой соли, въевшуюся в задубевшую ткань, потом обратила внимание на сюртук Николаса.