– Как раз наоборот. Ты сама не видишь, какая ты.
Пожимая плечами, она допила свою рюмку и налила еще. Ее слегка качнуло.
«Спасибо, Тони, – подумал я. – Не знаю, почему ты принес мне этот джин, но я твой должник».
Мне вспомнилось, как тогда в «фиате» она взяла меня за руку.
– Помнишь, как ты в пятом классе села ко мне за парту?
– Что это ты вдруг?
– Просто так… А почему ты так сделала?
– Ты был новенький, в странной одежде, в синих и красных носках, все на тебе не подходило одно к другому. И весь из себя такой грустный и покинутый, и все над тобой посмеивались.
– Правда? А я и не заметил!
– Еще они смеялись над тобой, потому что ты коверкал слова. «Лоходильник» – это я с тех пор запомнила. Или «ухотугий» вместо «тугоухий».
Взяв утяжеляющий жилет, который я всегда надевал для бега, Альва взвесила его на руке:
– Я села рядом с тобой, чтобы ты не был один. Но когда все принялись меня дразнить, будто я в тебя втюрилась, я пересела на другую парту.
– Слабо́ тебе оказалось выстоять!
– Да, это так.
Мы обменялись долгим взглядом.
– А ты ведь пьяна, Альва, – сказал я.
– Нет, Жюль, это ты пьян. С каких это пор ты пьешь джин?
– Я всегда его пил. Каждый день по бутылке перед уроками. – Я подошел ближе и взял у нее из рук жилет. – Ты еще многого обо мне не знаешь.
Она пристально посмотрела на меня:
– Вот как? И чего же?
В комнате стало тихо. Чем дольше вопрос повисал в воздухе, тем больше менялось ее выражение от кокетливого к серьезному. Я хохотнул, но мой смешок был больше похож на хрип.
Видя, что Альва не хочет взять на себя режиссуру этой сцены, я, следуя внутреннему ощущению, включил музыку – песню Паоло Конте «Via Con Me», которую ставила мне мама незадолго до смерти.
Я посмотрел на Альву, волосы мокрыми прядями свисали ей на лицо. Платье липло к ее телу, и она то и дело осторожно поправляла его, натягивая на коленки. И тут я начал двигаться под музыку. Колени у меня дрожали.
– А ты, оказывается, хорошо танцуешь, – в ее голосе слышалось удивление.
Я не ответил, а попытался втянуть ее в танец. Видя, что она отмахивается, я даже протянул руку.
– Пойдем, – сказал я, – только одну песню… Давай!
Изображая экспрессивную итальянскую жестикуляцию, я театрально шевелил губами вместе с певцом:
It’s wonderful, it’s wonderful, it’s wonderful,
Good luck, my baby.