Когда люди вереницей потянулись к автобусам с ритуальной символикой на борту, не поднимая головы и не разбирая дороги, я двинулась следом. Траурный кортеж начинал движение. В этот момент кто-то грубо и стремительно оттолкнул меня на обочину проезжей части. Глеб. Он с ужасом в глазах смотрел на приближающийся катафалк, путь которому я чуть не перешла буквально полминуты назад. Адреналин с грохотом таранил мой затылок. Конечно, это – примета, нельзя переходить дорогу покойнику. Но как? Как сквозь вуаль безысходной скорби меня заметил Глеб? Где нашел силы? За гранью возможного и мыслимого он продолжал дарить внимание и заботу.
Никак и ничем нельзя заменить ушедшего навсегда человека, но поддержать обладателя раненого вечной разлукой сердца мы всегда в силах. Я старалась. Тем более, что Глеб явно жил под гнетом взятой на себя вины за бездарно оборванную жизнь. Понять, насколько облегчали боль мои старания, было очень трудно. Друг оставался приветливым, улыбчивым, внимательным и заботливым, не допуская посторонних в потаенные уголки души. Разве что в глазах теперь поселилась еле заметная тень печали, делающая взгляд более глубоким и таинственным.
А в доме у Любса поселился новый обитатель – строгий, но справедливый неаполитанский мастиф Джосс, обожающий хозяина и избирательно недолюбливающий его гостей. Заслужить расположение собаки угощением, лаской или хитростью было просто невозможно. Пес по внутренним критериям с первого нюха и взгляда четко определял меру своей благосклонности, не меняя ее никогда. Думаю, что мне повезло, поскольку Джосс беспрепятственно пропускал меня в дом и даже не возмущался моим близким расположением к хозяину, но прощал далеко не все попытки проявить ласку к нему самому.
Когда мой телефонный звонок застигал Глеба в присутствии собаки, он громко комментировал Джоссу: «Это Ниги. Здороваться будешь?». И басовитый мастиф негромко, но отчетливо приветствовал: «Р-р-р-ав!». Молодец, помнит!
Время шло, и однажды кроме уже полюбившегося «Р-р-рав» на фоне нашего с Глебом разговора я услышала невнятно произнесенную, но громко сказанную мужским подвыпившим голосом фразу:
– Г-глебушка! Ск-колько можно? Задолбали т-твои знакомые! Щаз телефон р-разобью! Иди ко м-мне!
– Да заткнись, ничего не слышно, – оборвал тираду Глеб.