Фашисты в своём безумном азарте захватить, во что бы то ни стало, Москву предприняли новую попытку обойти её с востока и уже приближались к нашим родным местам. Требовалось принимать меры защиты рубежей. На правом берегу реки Суры стали возводить оборонительные сооружения, противотанковые рвы. Привлекли всё взрослое население окружных деревень и учащихся 8—10 классов. Чтобы поточнее описать состояние этих горе-строителей, мне придётся прибегнуть к строчкам из стихотворения Некрасова «Железная дорога»: «…он (строитель) молчит и механически ржавой лопатою мёрзлую землю долбит». Точнее не скажешь, именно всё так и было: лютый мороз, промёрзлая земля и те же орудия труда – лопата и у некоторых лом, сам по себе представляющий тяжесть. И всё-таки разница со стихами была – там речь шла о мужиках, а здесь – женщины и дети. Учащиеся 8-ых классов не выдержали и вскоре разбежались по домам, старшеклассники, комсомольцы, продержались до конца.
Учебный год промучили, получили аттестаты. Возвращаясь с выпускного вечера в 6 часов утра, встретила маму с известием, что меня посылают на строительство военного аэродрома в Бессоновке. Теперь к тяжёлым работам прибавились ещё и ежедневные поездки на пригородном поезде – в 3 часа утра туда, в 11 вечера оттуда. Сил не хватало даже на чтение писем от знакомых ребят с фронта, о которых мне сообщала Варя, младшая сестра. Я её спрашивала, что пишет, и довольствовалась её ответами, а чтоб возмутиться, почему она читает чужие письма, мне и в голову не приходило, – наоборот, я была ей благодарна за внимание и помощь.
Как родная меня мать провожала
После окончания курсов бухгалтеров вернулась я в свой родной колхоз, и определили меня на должность не бухгалтера, а всего лишь счетовода. Ладно, думаю, будет меньше ответственности. Святая простота! Вот от неё-то меня как раз никто освобождать и не собирался. Сразу же столкнулась с проблемой – несоответствием между тем, чему учили и тем, что делали. На все мои возражения реагировали снисходительной улыбочкой, какая, мол, ты ещё совсем дурочка. Дурочкой я себя не считала, пожаловалась отцу. В результате переговоров «на высшем уровне» пришли к соглашению: заставлять подписывать незаконные документы меня больше не будут, а такая я им не нужна была. Меня стали использовать не по назначению. Я и учётчик, и бригадир, и пропагандист-агитатор, то есть, работала непосредственно с людьми. Меня это устраивало, а ходить в поле даже нравилось.