– Нет. Какие проводы? – Вадим не сразу понял, о чем речь.
– Давление повышенное. Жалобы есть? На сердце там, или боли головные? – терапевт листал его личное дело.
– Да нет никаких. Это я переволновался немного. – Вадим разволновался еще больше.
– Ну, посиди минут десять в коридоре, потом зайдешь. – Доктор отложил папку с его делом в сторону.
Ну, какое тут, к черту, успокоение! Вадим сел в коридоре на стул. В висках стучало. По коридору от кабинета к кабинету носился в трусах призывной контингент с папками личных дел, куда доктора в погонах вносили записи, что впоследствии предопределят векторы многих судеб.
Когда манжета тонометра повторно сжала выше локтя руку Вадима, от волнения холодная струйка пота заструилась из подмышки. Он следил за рывками опускающегося столбика серебристой ртути на шкале, и в унисон где-то в пятки опускалось сердце.
– Что ж ты так распереживался-то, Вадим Бут? – Доктор бросил взгляд на титульный лист дела с фамилией призывника. – В аптеке возьмешь траву пустырника, попьешь. И никакого алкоголя на проводах, понял?
– Так точно! – Погоны под халатом доктора уже действовали на сознание соответственно.
Вадим схватил папку, куда терапевт размашистым почерком внес запись: «А/Д повторно. Годен. К.300», и выскочил в коридор, как бы, боясь, чтобы врач не передумал.
И вот сидела эта мысля-заноза в мозгу и не давала покоя, даже Люда заметила какую-то озабоченность Вадима, но воспринимала ее, как переживания от предстоящей разлуки.
– Я обязательно приеду к тебе, – успокаивала и целовала легким касанием губ.
А Вадим рисовал в воображении апокалиптические картины. Его стриженого возвращают назад, или не берут в армию совсем! Это была бы катастрофа. Не служивший в армии – заведомый изгой. Он попивал чаек с пустырника и ожидал повестки на повторную медкомиссию, а пришла повестка третьего мая к восьми часам явиться, так сказать, с вещами. И ощущение, чуть ли не счастья, охватило Вадима – его, таки, забирают! Люда была слегка удивлена такой переменой настроения, и Вадим ей все рассказал.
– Какой же ты глупый! – Глаза ее смотрели с грустью и нежностью. Люда не совсем понимала такой порыв Вадима служить (про мальчика, отдающего честь проносящимся боевым машинам, Вадим Люде не рассказывал, стеснялся), но понимала неизбежность армии для мужчин и принимала принцип: «Раньше сядешь – раньше выйдешь».