Вот и приехали!
***
Сгорая от предвкушения, я сама выскочила наружу, не дожидаясь, пока передо мной распахнут дверцу и предложат руку, как это положено по этикету. В то время как возничий доставал мой чемодан, я с распахнутым от изумления ртом пялилась по сторонам, пытаясь узреть все и сразу.
Экипаж остановился перед внушительной мраморной лестницей с широкими ступенями и фигурной балюстрадой. По обе стороны от нее раскинулись изысканные цветники, настоящим украшением которых были идеально подстриженные кусты роз — девственно-белых, неистово-красных, застенчиво-розовых.
Лестница вела к высоким распахнутым дверям, каждую из которых украшал герб Ралесса: степной орел, сжимающий в когтях ветвь вековечного дерева. Замок оказался настолько высоким, что пришлось задрать голову, чтобы взглядом добраться до верхних этажей, а башни взметнулись до самых небес. На чистейших окнах сверкали солнечные блики, отражалось лазурное небо и скользившие в нем темные силуэты птиц.
Тем временем мой чемодан оказался на брусчатке, возничий учтиво поклонился и, заскочив на козлы, дернул поводья. Я проводила взглядом пыльный после долгой дороги экипаж и вздохнула, впервые оказавшись так далеко от дома совершенно одна.
Хотя нет, не одна. Народу на площади было предостаточно.
К лестнице подъезжали все новые экипажи. Из них выбирались взволнованные девушки-конкурентки, вокруг которых тут же начинала суетиться прислуга…
— Позвольте, — раздался немного картавый голос, и из рук попытались вырвать чемодан.
— Не позволю! — дернула его на себя.
Рядом со мной стоял щуплый парнишка в темно-синей ливрее с вышитым золотой нитью гербом города на груди. Сначала он растерялся, уставился на меня во все глаза, а потом упрямо повторил:
— Отдайте чемодан!
— Не отдам! — припечатала, грозно нахмурившись. Ростом я немного повыше него и смотрелась на его фоне весьма внушительно, поэтому паренек снова растерялся.
— Это моя работа. Я должен…
— Зато я не должна!
Будут тут еще всякие мое добро хватать! Вдруг пропадет что-то? Мне эти проклятые платья таких мучений стоили, что я к ним никого на пушечный выстрел не подпущу.
— Все отдают! — привел несокрушимый аргумент и махнул в сторону других девушек, чью поклажу уже уносили мужчины, наряженные в такие же ливреи, как и мой бедолага.