– Совершенно верно, это был садомазохизм, как вы сами изволили это назвать, а не садизм. Они того сами желали, – отвёл обвинения пассажира Мессир.
– Откуда вы знаете – чего они желали?
– Я-то знаю, – криво улыбнулся Князь тьмы краешком своих губ, – сами они, могут, кстати, и не знать, а Я – знаю.
– А вы что же, написали пьесу о боярыне Морозовой? – спросила Голицына Лика, давно отошедшая от смеха.
– Я тебе говорил – ты забыла, – укорил её автор.
– Ха, – вдохнула она в себя, – забыла. Точно, – сыграла она. – Надо прочитать. – И она, взяв пальчиками дольку апельсина, сказала, – вы дадите мне прочитать свою пьесу, Пётр Григорьевич? – и выразительно вложила пол дольки апельсина себе в ротик, а другую половинку, вызывающе-соблазнительно высунула изо рта, явно зазывая Голицына – откусить эту половинку, прямо от её губ.
– Боярыня Морозова у вас – и падкая до мужчин женщина, – продолжал своё обсуждение пьесы Мессир, – и распутная гитеро-сексуалка, и ярая поборница «Старой веры», и неистово верящая во Христа. Не многовато ли это для одной персоны??
– Это даже маловато, князь, – отвечал Голицын, не отрывая своих лениво-озлобленных глаз от упрямо смотрящих глаз Лики, продолжающей держать в губах своих – высунутую наружу половину апельсиновой дольки, предлагаемую автору непрочитанной ею пьесы.
– Я не хочу, есть апельсин, – наконец выговорил Голицын Лике. – А что касаемо этой пьесы, то я и в ней использовал тебя в лице одной из персон. Видишь, значит, чем-то ты всё-таки продолжаешь волновать меня.
Она же, зажевав свой апельсин, холодно сказала ему:
– Это просто потому, что вы не обладаете мною.
И Голицын глубоко затянулся сигарным дымом. И наступило всеобщее молчание. И даже кот затих в своём урчании.
Глаз Мессира из-за его зеркальных очков видно не было, но чувствовалось, что он внимательно наблюдает за этой сценой.
Лика же, держа между пальчиками сигару, и наблюдая за её дымными кольцами, исходящими от горящего конца, заявила:
– Но я не умею любить, чтоб вы знали.
– О! Это-то я знаю, – с некоторым облегчением сказал Голицын. – Это я давно почувствовал, – прибавил он, и отпил вина из своего бокала.
– Ну, так и что же мне теперь делать? – спросила она через паузу, и ни на кого не глядя, а, продолжая смотреть на дымящийся конец сигары.
– Ну, мало ли, что мне иногда хочется, – проговорил Голицын менторским тоном, – иногда обуревает такая животная страсть, что кажется – разорвал бы!.. Но,.. обстоятельства и голова не позволяют сделать этого.