– Пора нам, Витенька, заводить своих детишек. Я как раз хочу двоих – мальчика и девочку…
– Ура! – первой заорала Дездемона, – чур, я девочке имя придумаю!
– Тише ты! – шикнули на нее сразу четверо встревоженных женщин, – не видишь, Николаичу плохо!
Пятая, сама Валентина, уже сидела на ковре рядом с распластавшимся на нем же мужем, и баюкала его голову, прижатую к нежной груди. Он словно уже ощущала в руках легкое тельце ребенка…
В общем, к утру все были в относительном порядке; помирились после нешуточных ссор по поводу имен будущих детей: поделились с Валей, а через нее и с Николаичем ценными советами по воспитанию малюток, на что Кошкин, до сих пор в прострации качавший головой, едва слышно прошептал:
– Хорошо, что я в древнюю Спарту не попал…
А потом самая юная, и самая нетерпеливая Дуньязада воскликнула, прогнав незаметно подступающий ко всем сон:
– И чего мы ждем? Давайте приступать!
– К чему? – хохотнула еще более веселая Дездемона, уже понявшая, какой ответ последует от арабской принцессы:
– Как к чему?! Давайте начнем детей делать!
Тут уже не выдержали все; даже Виктор Николаевич заржал, забыв и о головной боли, и о змее с кошаком, и о несчастном хозяине отеля. А потом замолчал, плотоядно облизав губы пересохшим языком.
– Нет! – решительно возразила Валентина Степановна, – сначала выгоню всю дурь алкогольную из тела и души – до последней капельки. Во-вторых – к этому шагу я буду готова только после того, как буду уверена – больше ничто, никакие путешествия, не отвлекут меня от наших крошек… (после общего хора горестных возгласов она добавила) по крайней мере, до того, пока они подрастут настолько, что их можно будет оставить с папой.
Она опять прижала голову Николаича к общей на шестерых груди, и полузадушенный муж прохрипел сквозь соблазнительную плоть:
– Ну и брось свои приключения к чертовой матери; у нас и здесь, в двадцать первом веке, найдется, чем заняться.
– Не могу, – Валентина со вздохом отпустила супруга, – вот прямо сейчас что-то зовет меня в неведомое:
Он взнуздал коня лихого
И запряг в златые сани.
Сам уселся он на сани,
Сел удобно на сиденье
И коня кнутом ударил.
Она действительно взмахнула рукой, которой сжимала рукоять невидимого кнута, и Виктор Николаевич сам не заметил, как оказался сидящим в дальнем краю необъятной кровати – с ноутбуком на коленях, и взглядом, прикованным к экрану. Ровно через минуту Кошкин торжественно заявил: