Конечно, я это яйцо забрал. Нет, оно у меня не с собой. И нет, я его не высиживаю, оно под лампой лежит. Надо подождать совсем чуть-чуть, и скоро из него обязательно вылупится крошечный динозавр»».
Вот так, размышляя вслух и размахивая руками, будто небольшая ветряная мельница, Слава вышел к реке, которая называлась Широкая.
Пока не наступило жаркое и засушливое лето, которое каждый год к середине июля обнажало её дно, ребята здесь купались, ловили рыбу и играли в «блинчики».
Белкин медленно шёл по изумрудно-зеленой, как панцирь бронзовки, траве, нарочито громко шаркая школьными ботинками и поддевая потертыми мысами головки по-цыплячьи жёлтых одуванчиков, иногда останавливался, сгребал в охапку наглые, жирные сорняки и со злостью дёргал их вверх, вырывая с корнями. В нос ударяло сыростью, а на землю вместе с комьями почвы летели недовольные, растревоженные человеком грязные слизняки и черви.
На другом берегу реки кто-то дёргал за язык церковный колокол: неровный, лихорадочный перезвон, разрывающий тишину, отвлекал и переносил Белкина в сказочную страну.
Там по широким оранжевым полям, взбрыкивая одновременно всеми четырьмя ногами, скакали белоснежные лошади с полосатыми жёлто-голубыми гривами и блестящими серебряными копытами. У подножья высоких-превысоких гор стадами паслись травоядные динозавры, над ними планировали крикливые, повизгивающие, как одноклассницы на переменах, птеродактили, и совсем рядом, в чаще соснового леса, кто-то неприлично мохнатый, похожий на снежного человека, бегал с сачком за гигантскими перламутровыми бабочками.
Слава тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения, крепко потёр обеими руками уши, поправил портфель, который всё это время носил на спине, и спустился к реке.
Широкая сегодня журчала особенно сладко. Было безветренно, и шелест листьев прибрежных кустов не мешал слушать её мелодию.
Белкину почудилось, что в песне рассказывается о его родном крае, маме, приятелях и одноклассниках. О Васильевске Широкая говорила перебором мелкой гальки, о маме – листьями кувшинок на длинных стеблях, а о друзьях – непонятными звуками, напоминающими свист и храп. Казалось, будто на дне реки сейчас крепко спит, положив клешню под щёку, Водяной.
Побродив по берегу, Слава сначала постарался понять, откуда доносится храп, затем присел на корточки и несколько минут, не моргая, буравил взглядом воду, высматривая в ней колышущуюся длинную болотно-зелёную бороду да чешуйчатый хвост.