– Человек, господин! – Второй тяжело спрыгнул наземь.
Мужчина наклонился надо мной, смахнул перчаткой снег с моего лица…
– Это женщина! – крикнул он через плечо. – Совсем молодая и… да, еще живая, господин! Во всяком случае, дышит и вроде бы в сознании!
– Вижу… И что же ты медлишь? – раздалось сверху. – Бери ее в седло!
– Как прикажете, господин.
– Да закутай хорошенько, возьми хоть мой плащ…
– Уж обойдусь своим… – буркнул тот. – Эй, Марк, ну-ка, снимай обмотки – девка босая, поморозится совсем! Давай, поживее, а то и я окоченею, ишь, ветер какой, будто ведьмы бесятся!
– Оставь, Ганс! – окликнул первый. – Давай ее сюда. Помоги, мне не справиться…
– Сударь, но…
– Делай, что я говорю! И давайте-ка, прибавьте ходу!
– А те трое?
– Небось не отстанут, – непонятно ответил мужчина. – Погоняйте!
Что делали со мной, я уже не чувствовала. Помню только, как меня подняли на руки и взгромоздили на лошадиную спину, а потом меня окутала тяжелая шелестящая ткань, еще хранившая тепло владельца. Ну а стоило мне немного отогреться, как я канула в беспамятство и не запомнила ни бешеной скачки («Погоняй, Ганс, погоняй!» – слышала я время от времени сквозь посвист ветра), ни того, что было потом.
* * *
Если я и приходила в себя, то ненадолго, и тогда в горло мне лились горькие настойки, бульон и терпкие травяные отвары. Все тело болело, будто меня избили палками, я горела и задыхалась, словно стояла у столба и под ногами у меня пылал костер…
– Не выживет, – слышала я иногда сквозь пелену беспамятства. – Куда там!
– Как знать, с виду-то хлипкая, а такие, бывает, крепче иных дородных…
Это были женские голоса, видно, говорили те служанки, что поворачивали меня, беспомощную, с боку на бок, обмывали меня и меняли белье.
– Ну что? – услышала я однажды мужской голос, тот самый, что принадлежал всаднику… как звали его коня? Шварц? Да, Шварц… А наездника называли господином, это я помнила. – Как она?
– Будем надеяться, пойдет на поправку, сударь, – ответил кто-то. Этот голос принадлежал человеку немолодому, должно быть, лекарю. – Видно, этой девушке пришлось немало пережить, но она отчаянно цепляется за жизнь, и мой долг – помочь ей удержаться на этом свете.
– Уж постарайтесь, мастер, – негромко произнес первый мужчина. – Я, признаюсь, хочу узнать, кто она такова и что делала в такую пургу вдали от дома.