Память – она, конечно, баба. И, как всякая баба, вполне могла и наврать. Что с неё, с убогой, возьмёшь? Да только вот глаза не соврут, а они видели как раз эти самые бесценные великолепные сапоги, красующиеся сейчас под столом и грубо распираемые жирными икрами наглого трактирщика, так что и речи не шло ни о какой ошибке. Речь шла только о запредельной наглости. Именно из-за этой не лезущей ни в какие ворота запредельной наглости и совершеннейшей её необоснованности Конан поначалу даже не возмутился. Удивился только.
Понимая уже, что морду трактирщика о столешницу полировать сегодня всё-таки придётся и не испытывая по этому поводу ни малейшего восторга – так, ничего личного, просто нудная и необходимая работа, – он глубоко вздохнул, как следует прочищая лёгкие перед серьёзным делом. И встал.
А, встав, удивился второй раз. И уже сильнее…
Последние несколько лет он редко становился участником обычных драк, уличных или трактирных, возникающих случайнор и никем не оплаченных. Драки за деньги – не в счёт, это работа. Обычным же забиякам, как правило, хватало здравого смысла обходить стороной те огромные двуногие ходячие неприятности, которые он из себя представлял. А ежели в трактирном чаду его задевали, не успев как следует рассмотреть, он просто вставал и глубоко вздыхал, во всю ширь разворачивая мощные плечи. И обводил окружающих забияк тяжёлым взглядом светлых глаз. Медленно так обводил. Глядя при этом сверху вниз. Иногда даже голову слегка наклоняя, если забияки особенно мелкие попались.
Подобного действия обычно оказывалось вполне достаточно для дальнейшего мирного и спокойного времяпрепровождения на весь оставшийся вечер. Или даже на несколько вечеров. Длительность воздействия напрямую зависела от количества предварительно забияками принятого и качества их памяти.
Но на этот раз почему-то привычная мера не сработала.
Более того – встав, Конан с удивлением обнаружил как раз напротив своего лица верх грязного трактирщицкого халата, расстёгнутого чуть ли не до пупа. Трактирщик нависал над столом всем своим огромным пузом, и потому Конан очень дотошно мог бы рассмотреть каждую обломанную застёжку засаленного халата и каждый волосок на жирной груди. Если бы хотел, конечно – располагались они как раз не более чем в полутора ладонях от его носа. А вот для того, чтобы посмотреть трактирщику в наглую харю, ему пришлось бы запрокидывать голову…