Благодаря Витькиному техническому гению мы, кстати, не особенно обманули богатого кавказца. Он получил отличный магнитофон. Звук нашего аппарата был не хуже японского. Да и сломаться он не должен (по крайней мере – первое время). Просто не имеет права! Ведь у Асланбека обнаружилась куча соплеменников, обожающих эстрадную музыку и готовых выстроиться в очередь за нашими магнитофонами.
– Дело пошло! Завтра в двенадцать этот Аслан приведет какого-то своего земляка! Из нашей тысячи сотку заплатим фарцовщикам за фирменный каталог «Sony» для отвода глаз. Еще сколько-то за детали. Витя – успеешь за неделю второй аппарат спаять? – я вполголоса торопился выпалить компаньонам новые грандиозные планы.
Но пришлось прерваться. Над нами склонился официант.
– В семь часов оркестр начинает музыкальный вечер! Сегодня у нас поет Ева Томашевская, – со значением предупредил официант, кивнув на музыкантов, настраивавших инструменты в глубине эстрады.
– Ну, так мы посидим? – пожал плечами Валет, оглядываясь на нас.
Я иногда потом думал: а если бы мы не остались тогда в «Поганке» после семи – ведь вся моя жизнь, наверное, сложилась бы иначе?.. Может, стоило вовремя уйти? Трудно сейчас сказать. А тогда я был просто окрылен нашим первым успехом.
– Я что-то не пойму, Серега, – поморщился Валет. – Почему мне только треть бабок? Без сендастовых магнитных головок, которые я вам достал, магнитофон был бы просто фуфло… А без японского корпуса ты бы аппарат никогда не толкнул за тысячу. Максимум пятьсот. Не справедливо как-то получается?
– Может, поменяемся? Ты вместо меня возьмешься самопал хачикам толкать? – поинтересовался я. Зло брало – хорошие деньги сами шли в руки, а мы уже начали спорить из-за мелочей.
– А теперь ты хочешь сразу чуть не половину суммы ухнуть неизвестно куда, еще и каталог какой-то… – не унимался Валет.
– Если не нравится, можем и без тебя обойтись, – эти препирательства уже начали мне надоедать. – Фарцовщики мне предлагали точно такой же корпус достать, причем дешевле, – соврал я для надежности.
И пока Валет призадумался, я тоже взял паузу, специально отвернувшись на звук оркестра, начавшего вступление. И замер, пораженный. В тот вечер Ева Томашевская, царившая на эстраде, была немыслимо хороша. Рыжие кудри, стиснутые заколкой, упрямо не желали томиться в заточении, одна прядка все время сваливалась ей на бровь, и певица отправляла ее обратно, грациозным движением тонкой руки. Точеная фигурка угадывалась под легким платьем из алого шелка, простроченного какими-то блестками. Стоило увидеть ее на эстраде – и я погиб! Совсем пропал!