Музыканты, завершая, смачно ударили по струнам. А барабанщик последний раз легонько взбрыкнул палочками по медной тарелочке.
– Ну, за первую песню надо выпить! – заявил довольный Алеша.
– Никакой водки! – запротестовал продюсер.
Но теперь уже музыканты не собирались его слушать. Компания сгрудилась над тазиком с винегретом. Смирившийся Василич тоже подставил стакан.
– Ну, чтобы когда-нибудь и наши записи слушали, как Козина или Утесова Леонида Осиповича… – произносил внушительный тост клавишник.
– Не станет никто нас слушать, – рука Алеши дрогнула, и певец перелил себе водки через край. – А и ладно! Лишь бы лавэ платили за нашу халтуру, – скептически сморщился он, поднося рюмку ко рту.
Я чокнулся вместе со всеми, проглотил свою порцию теплой водки и зачерпнул винегрет. В этой компании со странными подпольными музыкантами я уже считался своим.
– Потоп! – неожиданно взвизгнула Ева из коридора. – Заливает!
Это розы, брошенные мною в ванну, забили сток и вода действительно уже переливалась через край.
– Быстро убирай этот бардак! – заорал, что есть силы Василич. – Не дай бог, соседей снизу затопим, потом проблем не оберемся.
Я бросился искать тряпку и вытирать пол. Лихорадочно отжимая тряпку в ведро, я прикидывал – успела ли вода просочиться и к соседям снизу? Вероятность была примерно пятьдесят на пятьдесят. Впрочем, Василич обещал, что нижних соседей не должно быть весь день. А вечером или завтра их ждет сюрприз!
Тем временем запись продолжалась. Ансамбль лихо прогремел очередную разухабистую песенку. Потом еще одну. В нагретой июньским солнцем комнате стало уже невыносимо душно. Окна не открывали из-за шума. Музыканты попросили перекур, и вышли на кухню. И я увидел, как Ёсиф, спрятавший в шкафчик бутылку, тайком подлил внеочередную стопку водки жутко бледному Алеше. Тот неловким движением поднял рюмку, подавился, и часть водки, пополам со слюнями, выплеснулась обратно из уголка его рта, на белую жилетку. Пошатываясь, певец направился в комнату.
– Совсем исчерпался Алешка, – философски произнес вслед клавишник. – Когда в 75-м лучшие первые концерты записывали, у него язык начинал заплетаться только на последней четверти записи. Еще год назад – он половину пленки мог нормально записать. А теперь вот – уже двух песен не тянет, срубается…