«Действительно ли озеро существует?»
Глупо спрашивать – если назвали место, значит, существует.
«Сумеет ли она достичь его в одиночку? На чем?»
Это уже два вопроса.
«Почему его не могут найти другие люди?»
Об этом вообще не стоит интересоваться – не ее дело.
«Опасаться ли ей каких-либо препятствий на пути?»
Спросить ли их совет «на дорожку» или же не стоит? Ведь могут подсказать что-то ценное. Или очень ценное. А за такое и денег не жалко.
И самый главный: «А сработает ли он – этот хваленый источник?»
«Если в бумагах написано, что сработает, значит, сработает. Ты не веришь Комиссии?» – раздраженно проворчал в голове голос Доры, и Райна улыбнулась.
С ней было легле – с Дорой. С ней она была не одна.
– Спасибо, – прошептала пассажирка лифта хромированной стене. – Спасибо, что не ушла от меня насовсем.
Когда двери распахнулись, в уме сформировался не только первоначальный список вопросов Информаторам, но и список того, что при внезапно проснувшемся аппетите Райне хотелось бы съесть.
Жизнь потихоньку налаживалась.
Она тысячу лет не сидела в кафе.
Разговоры, шутки, переглядывания, смешки, общение – кафе являлось территорией «живых», и потому путь сюда был заказан. Здесь к ней за столик мог кто-нибудь подсесть, завязать разговор, попытаться стать «другом», а потом и чем-нибудь большим – Райна не имела права рисковать. Как умела, спасалась от душевной боли.
Чистил фильтр от блестящей паровой машины бармен; на стене отсвечивал в свете ламп ряд бежевых, размещенных за стеклом картин.
А что, если человек ей понравится? Нет, не любовь, но просто симпатия – это ведь всегда вопросы «как живешь?», «чем дышишь?», «а почему именно так?», а после обида, потому что она не ответит. Не захочет и внутрь уже никого не допустит.
Тогда зачем начинать?
В «Майоне» в душу не лезли – туда каждый ходил за своим, но это «свое» никогда не включало искреннюю заинтересованность в ближнем. А здесь, на земле, люди еще оставались людьми – здесь умели любить, ценить, проявлять заботу, предлагать помощь – здесь умели оставаться настоящими.
Райна сидела за самым дальним столиком, присосавшись к чашке горького кофе так плотно, будто от непрерывности мелких глотков зависела жизнь, и рассматривала посетителей.
Впервые за долгое время решила выбраться из золотой клетки в нижний мир – еще не перешагнула невидимую черту «одна»/«не одна», но уже занесла над ней стопу. И теперь выглядывала из-за чашки – два круглых глаза, свисающая на глаза челка, дрожащие вокруг горячего фарфора пальцы.