- Ты мне предъявляешь за
крысятничество? – просиял он. – Я даже оспаривать твою предъяву не
буду – для простоты будем считать, все и было. Но тебе все равно
придется обождать, дед. По понятиям придется, а не по моим
хотелкам.
- Объяснись, - напрягшись, потребовал
Азраил.
- Да все просто – у меня тоже предъява
есть. И тоже в крысятничестве. К нему! – и Гриф кивнул в сторону
Психа. – Он у меня кастрюлю скрысил. А это второй по ценности
артефакт в моем хозяйстве.
- Ты наркоман, что ли? – заорал
опешивший Псих. – Я ее с бою взял!
- Помолчи, твое слово после моего, -
оборвал его Гриф. – Но я отвечу – ты ее не брал, я ее тебе дал. Еще
и крикнул: «Держи на дорожку!». Дорожка давно кончилась, а ты
кастрюлю не вернул. А поскольку в моей предъяве, в отличие от
твоей, есть еще шанс вернуть скрысенное, по всем понятиям я требую
спор первым.
И он выдернул из-за пазухи дубинку,
усиленную волчьими клыками.
- Доставай свою железную палку,
мартышка! – злобно крикнул он. – А ты, дед, смотри и
жди!
- Вот же ты гнида, - с презрением
сказал Азраил, - еще и юристом-крючкотвором заделался. Совсем ты
опустился, последнее дно пробил. Но так-то да. Ты в своем праве.
Хотя ума не приложу – нафига тебе это надо.
И, повернувшись к Психу,
добавил.
- Хан, ты не переживай, я за тебя
отомщу. Он за эту подлость отдельно ответит.
- Умеешь ты ободрить перед боем,
братан! – отозвался Псих, спешно размахивавший посохом против
ветра, и посох становился все толще и толще. – Вот прям талант у
тебя бойцов мотивировать!
Но тут Гриф сделал первый выпад своей
дубинкой, которая внезапно вытянулась в длину.
Бой начался.
Два посоха сошлись между собой
несхожих:
Один из них в длину растягиваться
может,
Другой из них способен вширь
расти.
Один паломник держит
впалогрудый,
Другой теперь у дьявола в
чести
И служит ревностно ему
покуда,
И славу помогает
обрести.
Вот, соревнуясь в ловкости и
силе,
Враги волшебное оружие
скрестили;
Как бы узоры сложные
чертя,
Один из посохов по воздуху
летает,
Другой ему пути не
уступает,
Драконом разъяренным
нападает,
Чеканными ободьями
блестя.
Один становится длинней, другой –
все шире,
И кажется – не два их, а четыре,
–
С такой они летают
быстротой:
Враги страшны в своем
ожесточенье,
Они равны и в злобе и в уменье
–
И потому ужасен этот
бой!
Впрочем, равным бой делала
исключительно та самая злоба Психа, который, опешив от вероломства
старого приятеля, наседал на него с невиданным ожесточением. Как
только первый натиск прошел, стало видно, что по части воинских
умений обезьяна изрядно уступает грифу.