Ресторация оказалась вполне приличной хоть и не относящейся к
когорте самых фешенебельных. Двое мужчин сели за стол, дождались
официанта и сделали заказ. Шопенгауэр при этом даже не пытался
скрывать свое намерение поесть за чужой счет на полную катушку.
Впрочем, его собеседника этот момент нисколько не волновал: деньги
были казённые, выделенные для «вербовки» с изрядным запасом.
- Итак, - утолив первый голод отличным бифштексом под плотный,
ставший недавно популярным в городе травяной берлинер, философ
наконец был готов перейти непосредственно к делу, - молодой
человек, поведайте мне, что именно заставило вас интересоваться
философией?
- Извините, доктор, - покачал головой человек представившийся
Карлом Либкнехтом, - однако непосредственно философия меня мало
интересует. Для того чтобы объяснить подоплеку моего к вам
обращения для начала вопрос: на сколько внимательно вы следите за
политической ситуацией в Европе?
- На уровне обывателя, - раздражённо дернул щекой Шопенгауэр,
политика в общем-то не входила в круг его первостепенных интересов.
– Не более того.
- Этого достаточно, - Либкнехт тоже сделал глоток пива и
принялся излагать суть проблемы. – Я представляю группу людей, в
том числе занимающихся промышленностью и торговлей, которые
обеспокоены будущим Пруссии.
- Массоны что ли? – Перебил собеседника Шопенгауэер.
- Нет, - тот отрицательно мотнул головой. – Можно даже сказать,
наоборот. Мы видим, что наша страна зашла в определенный
исторический тупик, и ищем новые пути для развития.
- Какой тупик, поясните нормально!
- Я пытаюсь, - усмехнулся потенциальный наниматель и отхлебнул
еще пива. – Смотрите, доктор. Последние почти сто лет Пруссия
развивалась как альтернативная Вене и империи точка силы. Мы
собирали земли, спасибо Фридриху, выгрызали свое место на
политической карте Европы. И при этом называли себя немцами, а всех
других немцев – братьями. До какого-то момента это работало, однако
последние события, не случившаяся война с Австрией и союз с
Россией, резко перевернул все наши представления о братстве
немцев.
- Внутригерманские войны – это совсем не редкость. Собственно,
последнюю тысячу лет мы только этим и занимались, что воевали друг
с другом. Что изменилось? – Переход разговора в более философское
русло явно начал увлекать Шопенгауэра, что не осталось незамеченным
для его собеседника.