Хорошо
ещё, что остатки нерастраченной агрессии Лэнгли предпочитала
спускать в компьютерные игры, ярой фанаткой которых она оказалась.
Причём не какие-нибудь мирные и простенькие игры, а стрелялки и
бродилки-убивалки – желательно покрасочнее, да покровавее. Впрочем,
местная игровая индустрия не была развита на должном уровне, и к
2015-му году примерно достигла уровня середины моих
нулевых.
Впрочем
сил и желания у рыжей на то, чтобы поворчать насчёт недостаточно
быстро приготовленного ужина, недостаточного внимания к собственной
персоне и злостных миазмам хаоса у неё всегда находилось. Особенно,
когда дело касалось хаоса. Увы, но даже у меня была склонность
захламлять окружающее пространство, а что уж тут говорить о Мисато.
Причём я как-то лично наблюдал, как Кацураги аккуратно разложила
все свои вещи, а потом с выражением запредельного удовольствия на
лице разбросала их обратно.
А вот у
Аски от вида валяющейся не на месте вещи или грязной посуды
натурально начинался нервный тик. Она ругалась, возмущалась,
пыталась самостоятельно локализовать и ликвидировать очаг бардака,
но обычно быстро бросала это неблагодарное дело. И начинала просто
бурчать, ага.
Пожалуй,
это было единственной заметной чертой немецкой крови у Лэнгли –
склонность к порядку и чистоте. Рыжая была патологической чистюлей,
а у неё в комнате, кажется, не просто был идеальный порядок, а
доходило до того, что даже пылинки маршировали строем – от окна к
двери и обратно. Зато когда она имела несчастье заглянуть в мою
комнату или комнату Мисато, у неё появлялось выражение, которое
могло быть у священника, заглянувшего в притон сатанистов. В глазах
немки тотчас же высвечивалось два слова – «сжигать» и «убивать», и
в такие моменты я начинал вспоминать, что наиболее «отличились» в
былые времена именно немецкие инквизиторы…
Следующим
крупным поводом для раздражения у Аски значились мои музыкальные
пристрастия.
Увы, но
немка слушала в основном попсу и электронику, а мне же больше по
вкусу был рок разной степени тяжести и долбанутости…
…И был
день, и было воскресенье, и было утро дня, то есть до полудня
оставалось минут десять. Я валялся у себя в комнате, читал книгу
профессора Канемори из Токийского института международных отношений
о политической ситуации в мире после Второго Удара…