Оказавшись в своём домике, ей было велено до позднего вечера молиться на Сару Кали. На эту несчастную Святую ежедневно сыпались все её грехи, включая даже такие мелочи, как опоздание к обеду или ко сну. Но, сказать по правде, Готель нравилось, что она всегда могла пообщаться с ней и рассказать о своих детских заботах. Возможно, потому, что ближе у неё не было человека, с которым она могла бы так просто поговорить. Разумеется, в таборе были ещё дети, но все они были гораздо старше либо вовсе маленькие, которые даже говорить не могли; и Готель нечаянно очутилась в том среднем возрасте, когда взрослым с ней играть было уже неинтересно, а младшие совсем ничего не понимали. Собственно, поэтому она дни напролёт болталась у взрослых под ногами, помогая им чем могла либо отвлекая их чем только можно. Днём собирала травы и фрукты, помогала на кухне мыть овощи, а вечерами правила одежду тем, кто на это решался или кому уж было всё равно – выбрасывать рубаху или позволить девочке её залатать.
Новую одежду покупали редко, по крайней мере, мужчины. Один мужик мог половину жизни носить одни штаны, ежедневно ставя на них новую платку. Но женщины! Стоило табору добраться до города, они скупали там все ткани и украшения, после чего носили их много и постоянно. Это было целое искусство и почти церемония надевания украшений. Считалось, чем больше было украшений на женщине, тем более подчёркивалась состоятельность её мужа. И, конечно, вернувшись с рынка, они шили себе платья и юбки. Много юбок. Их надевали по прибытии в город, к примеру, когда на центральной площади вдруг устраивались выступления или во время праздников; или когда на поляне разводился огромный костёр, и под звон китар все женщины табора пускались в пляс; и время от времени с разных концов поляны доносились звуки флейты из куриной косточки, а затем всё это сливалось с общим пением, страстно и горячо, и продолжалось подобное буйство почти до самого рассвета.
Утро после праздника всегда получалось более сонным, более долгим, а главное – пустынным. Может, всего одна или две людские фигуры пересекали туманный двор, чтобы черпнуть из деревянной бочки воды напиться и умыться с ночи. Другая фигура, почему-то всегда сутулая, разносила по углам табора ночной хлеб.
Принимая тепло от тлеющих углей, которые ещё подсвечивались слабым огоньком, Готель несколько раз обошла вокруг костра по плотно затоптанной земле и взглянула на небо. Первые птицы, кажется, также утомлённые ночным представлением, перелетали с ветки на ветку и, обхаживая своих соседей, изредка чирикали им что-то утешительное. Скоро всякое движение прекращалось, и картина вновь ненадолго замирала. Внимательно оглядевшись по сторонам, девочка решила воспользоваться этой унылой паузой, а потому, наскоро взобравшись по склону и ступив на знакомую тропинку, стремительно направилась в лес.