Говорит Деде Коркут:
– Баяндур-хан велел поставить свой сирийский полог, велел поднять до небес свой пестрый шатер, велел разложить тысячу шелковых ковров, велел зарезать гору баранов, велел налить озеро вина. Раз в году Баяндур-хан задавал пир и угощал огузских джигитов.
Джигиты по одному подъезжали, слезали с коней, подходили к большой островерхой палатке, приветствовали сидящего на возвышении Баяндур-хана. Рядом с Баяндур-ханом стоял его визирь Алп Ару́з-Лошадиная морда. Как все огузские богатыри, Алп Аруз был громаден. Шуба из девяноста шкур не доходила до пят, папаха из девяноста шкур не налезала на уши. Алп Аруз провожал гостей в палатки. Палатки были трех цветов: белые, золотистые, черные.
Огузские джигиты Бейбура́ и Бейбеджа́н прибыли на пир вместе. Сошли с коней, поздоровались с Баяндур-ханом.
Аруз вышел им навстречу.
– Пройди, Бейбеджан, – сказал он, провожая Бейбеджана в белую палатку. Когда Бейбура тоже хотел войти в белую палатку, Аруз преградил ему путь.
– Бейбура, – сказал он, – твое место в черной палатке.
Бейбуру и тех, кто прибыл с ним, отвели в черную палатку. Пол в черной палатке был застлан черным войлоком, и все здесь было черным-черно – и скатерть, и посуда. И слуги были в черных одеждах. В белой палатке – все белое, а в золотистой – все золотое… Бейбура нахмурился:
– Аруз, – молвил он, – почему ты привел меня сюда?
Аруз отвечал:
– Таково повеление Баяндур-хана!
Бейбура еще пуще расстроился:
– А чем я Баяндур-хану не потрафил? – молвил он. – Моим ли мечом, моим ли столом? Людям ниже меня он белую палатку отвел, золотистую палатку! В чем моя вина, что меня он в черную палатку послал?
Аруз отвечал:
– Баяндур-хан повелел: у кого сын – разместить в белой палатке, у кого дочь – в золотистой. А у кого нет ни сына, ни дочери, того, сказал он, поместите в черной палатке, постелите ему черный войлок, поставьте перед ним мясо черного барана. Станет есть – пусть ест, не станет – пусть идет куда хочет. У кого нет ни сына, ни дочери, того Бог невзлюбил и мы любить не станем.
Бейбура вскочил с места, обратился к своим людям:
– Джигиты мои, уйдем отсюда! Этот стыд постиг меня либо по моей вине, либо по вине моей жены.
Бейбура и его люди пошли прочь из черной палатки. Из других палаток выглядывали, смотрели на них пирующие. А Бейбура ни на кого не глядел, ни с кем не заговаривал. Ни с кем не простившись, вскочил он на коня и бросил Арузу: